Надо было скорее освободиться от этого неприятного ощущения, от скованности. И Туся сказала с нарочитой бойкостью:
«Здравствуйте, Сергей Александрович! Вот не ожидала увидеть вас здесь! Как вы у нас оказались? Стою, удивляюсь и не могу понять…»
«Попал как путник усталый и запоздалый!» — с душевным порывом ответил Соснин.
«А вы меня вспомнили?» — Туся сделала шаг вперед.
«Вспомнил! Не сразу, признаюсь, узнал вас… Так вы здесь живете и это — ваши родители?»
Как ей сразу стало свободно, легко и сладко! Автоном Панфилыч и Фелисата Григорьевна продолжали недоуменно переглядываться.
«Мы с Сергеем Александровичем познакомились, мама, на прошлой выставке. — Она смотрела на родителей, и особенно на мать, без смущения. — Удивительно, как получается все! Не ждешь, не гадаешь…»
Туся быстро прошла в горницу, поставила в угол портфель, сходила на кухню руки помыть и вернулась уже с твердым независимым выражением, вполне собой овладевшая, подвинула стул и села к столу.
«Тогда из всех работ мне очень понравились ваши геологи и портрет матери, старой учительницы. Помните, я вам говорила об этих картинах? Вы так написали людей, так передали характеры, что я их воспринимала как настоящих, живых… Потом вы меня расспрашивали, как я понимаю другие ваши работы, люблю ли вообще живопись, где учусь, что читаю, не увлекаюсь ли сама кистью и красками… Помните? Устроили мне настоящий экзамен!»
Соснин светло улыбался, кивал ей, а Туся все говорила, не умолкая. Только бы не показать себя перед ним робкой, пугливой, как все ее тут считают.
Автоном Панфилыч первый не вынес молчания и ахнул:
«Мать! Смотри, с какими людьми знаменитыми дочь наша дружбу водит!»
Слова хозяина смутили гостя, и Соснин сказал:
«Художники — люди доступные, свойские. Возможно, не все, но большинство такие. Вот я много хожу по земле странником, много езжу. Привык ко всяким условиям. Могу заночевать под любой крышей, а нет крыши — в палатке, под стогом, где ни придется, лишь бы поближе быть к жизни и людям. Люблю Заполярье, тундру, тамошних жителей… Нарым наш люблю. Сколько заманчивых видел мест, а все сюда тянет!»
«Не устаете скитаться-то?» — спросила вкрадчиво Фелисата Григорьевна, перекинувшись с мужем выразительным взглядом.
«Приятное надоесть не может. Поездки на Север — не самоцель. В этом смысл моей жизни, работы. Что бы я делал, если бы сиднем дома сидел или в своей мастерской? Да решительно ничего! — Соснин принял от Туси чашку с горячим чаем, поблагодарил. — А нынче и время такое неугомонное. Куда ни направь стопы, везде наткнешься на что-нибудь новое, удивительное, встретишь такое, о чем и подумать не мог».
И Сергей Александрович стал вспоминать, как его поразило перемещение буровых вышек в тайге по болотам.
«А мы тут живем — никуда не спешим, — тихо, будто комар, завел свое Пшенкин. — А маемся, трудимся тоже. Лес насаждаем… Лес охраняем… Посадки прореживаем — дручок заготавливаем… Ругань, угрозы выслушиваем, когда порубщика с топором ловим. Шкурой рискуем! Так-то… И гнус нас жрет не меньше, чем там — на ваших промыслах. И рубаха от пота солью коробится. И чирей простудный спину дырявит. Та же самая маета человеческая! А рублик какой у нас?! — Он сощуром придвинул к гостю злое лицо. — Короткий, куцый рублишко! А портретов, картин с нашего брата не списывают!»
Туся, вздохнув, оттолкнула чашку с недопитым чаем, убрала со стола руки. Неловко ей было смотреть на отца, слушать его похвальбу, недовольства.
Вот сидит, выставляет себя отважным, рачительным лесником, стражем заповедной кедровой дачи, а ведь всей округе известно, что он потакает порубщикам, из страха отмщения не ловит воров за руку. Старики в Петушках говорят, что прежде порядка в борах было больше… Шишок зеленых не били, плодоносящих ветвей не уродовали, костры на корнях деревьев не разводили, подрост не ломали. А сейчас загляни в глубину кедрача и полюбуйся, что там творят неблагодарные, черствые люди!
Помнит Туся, что один год чуть было не сняли отца за нерадивость и попустительство, но Автоном Панфилыч выкрутился… Умеет… Где надо подмазать — подмажет. Где есть расчет на колени упасть — упадет не моргнув глазом. И заступников много. «Уйма и тьма», как он сам говорит. Не зря, недаром гостят у него «козырные» люди…
Туся раньше не допускала подобных мыслей об отце или матери, считала, что нет у нее права родителей осуждать. Что ей надо? Заботятся… Кормят… Хорошо одевают… Две шапки имеет — песцовую и лисью… И в университет она поступала не без родительской помощи… Брат Вакулик учится в техникуме — тоже, слыхала она, «колеса телеги мазали». Все идет по пути, и, казалось бы, что еще надо? До поры до времени Туся и к жизни родительской не приглядывалась. А когда, повзрослев, поняла, что так им жить не годится, то и почувствовала в себе стыд. Но протеста открыто не выражала — мирилась.