«Откуда такая бежишь заполошная? — спросила Фелисата Григорьевна, когда дочь ворвалась в ограду запыханная, с пухлой сумкой через плечо. — Никак, отца в городе встретила и он покупки с тобой переслал?»
«Нет, мам, это покупки мои! Вот сапоги резиновые… Вот куртка… Вот джинсы… Еще нужен плащ, и будет экипировка полная. Я поеду на Север город нефтяников строить!»
«Да вы поглядите! Она собралась, строительша… Мать моя родная! А ты у кого разрешения спросила? У меня? У отца? А то, может, тебя благословила просвирня Федосья?! — закипела Фелисата Григорьевна, вжимая голову в узкие, колючие плечи. — Кто, скажи, тебя, глупую, сманивает? Не обалдуй ли какой уж подсыпался — лапши на уши накидал девке?»
«Мама!»
«Я мама с той самой поры, как на свет тебя родила!»
Холодный взгляд Фелисаты Григорьевны стал совсем ледяным, лицо обескровилось, губы сжались до бледности. Дочь смотрела на мать, и прежний задор ее таял и угасал. Но она продолжала не очень уверенно:
«Весь курс у нас записался. И мне разрешили… А живут там в удобных палаточных городках, на чистом таежном воздухе, весело!»
«Посулили тебе брошь да колечко, ты и раскисла, болезная! Чистого воздуха нам с тобой тут не перепить. Вдосталь, еще и другим достанется!»
Туся выложила последний козырь: заработки. Деньги имели особую власть в их доме, но и такой сильный довод не поколебал Фелисату Григорьевну. Лишь на минуту задумавшись, она ответила:
«Не без копейки живем. А тысячи те — не тебе зарабатывать… Какой ты работник, к лешему! Там лес корчуют, бетон-кирпичи кладут, а ты на себя посмотри. Куда ты годишься с такими вот пальчиками? И духу в тебе — как в цыпленке… Ты дома свой рубль зарабатывай! Прибыльней будет. Гость заедет, а встретить кому? Мы с отцом на работе, а Вакулик еще не дорос умной беседой людей занимать… Ты свою глупость выкинь из головы. Никаких тебе, милка, ветров-северов! О чем позаботиться надо — мы с отцом позаботимся! И пальто тебе справим с песцовым воротником, как ты просила. И шапку из норки сошьем. А за парнями — не рыскай. И об этой нужде, о замужестве, родительская душа позаботится».
Туся от этого натиска матери расстроилась до головокружения и ряби в глазах. Фелисата Григорьевна убрала сапоги, куртку и джинсы, бросила коротко: «Сносится!» — и куда-то ушла, а Туся осталась дома. Ей вспомнились споры, веселье, шум сокурсников, когда обсуждали, кому куда ехать, что брать в дорогу с собой, кто какую работу себе по душе выбрать хочет… Туся могла бы пойти в маляры, штукатуры, а если уж что — в повара. Стряпать, готовить немного умеет, и это ей нравится… Теперь все мечты перечеркивались. Мать за нее решила. Идти к отцу за поддержкой — бесполезно: он примет сторону матери. Так было всегда…
Дней через пять от томской пристани торжественно отходил белый большой теплоход с молодыми строителями. Ему предстоял тысячеверстный путь вниз по великой Оби. Музыка… Песни… Машут платками, беретами… Палубы полны…
Махала и Туся Пшенкина всем отъезжающим. Слеза навернулась: она остается здесь! Не остается — ее оставляют. Спокойно, легко, будто и нет ее вовсе на свете. «Не едешь? Ну что ж!» И вычеркнули из списка. Их сотни и тысячи, и что за печаль, если одна среди них оказалась неприспособленной, слабой здоровьем девчонкой. Именно на обострение ревмокардита (тогда у нее его еще не было, а потом появился — наворожила) она и вынуждена была ссылаться. Лгать приходилось, бесстыдно выдумывать.
Теплоход уходил, красиво расцвеченный вымпелами. Туся послала ему последний печальный взгляд, повернулась, чтобы уйти, и увидала свою сокурсницу Риту Паратову.
«И эта осталась! Выходит, не я одна за бортом», — подумалось Пшенкиной с облегчением.
Рита стояла под ручку с высоким лохматым мужчиной лет тридцати пяти.
«Туська! Вот молодец! И ты не поехала с ними? — воскликнула Рита Паратова. — А говорили, что ты заказала себе командирские знаки отличия!»
Туся насмешливо сморщила лоб и глядела на Риту открыто и прямо.
«Подружка?» — спросил лохматый.
«Да вроде… Знакомься, Туська! Гарик Забавнов, невозможно талантливый живописец. Он едет на Север, и я собираюсь с ним. У Гарика катер. Свой! Он на нем путешествует каждое лето… Скажи ей, Гарик, что ты меня тоже берешь!»
«Милая крошка, какой разговор!»
Рита возликовала:
«Вот будет поездка, я представляю! Без гама и толчеи. Где хочешь, там приставай и ночуй… Правда, Гарик?»
«Крошка, я же сказал…»
Забавнов резко опустил на грудь голову, волосы вздыбились, как притянутые магнитом.