Поднимаясь на третий этаж, Погорельцев подумал, что собственное его книголюбие сильно окрепло под влиянием Сербиных.
Открыла ему Валентина Августовна. Сегодня у нее был свободный, отгульный день, и она, как обычно, употребила его для улучшения квартирных удобств: стоит у порога в «малярном» костюме, с кистью в руках, в спортивной кепочке набекрень, румяненькая.
— Я так и думал, что ты «хибару» свою продолжаешь вылизывать! — сказал он. — Ты это какие опять «сигирийские» фрески наводишь? И так плечом прислониться некуда. Разукрасила!
— Проходи, — улыбнулась Валентина Августовна, поправляя светлые волосы изгибом запястья. — Можешь взять мазилку и помогать мне.
— Не получится. Художник из меня никудышний… А я к тебе с коньяком.
— Молодец! Скоро хозяин придет.
— Он мне не нужен.
— Как так? — Сербина опустила руки по швам, подняла удивленно плечи. — Вы с ним, случайно, не поссорились перед охотой?
— Такого не было никогда и, надеюсь, не будет… Скажи, как расценить такой факт? Приходит к тебе, например, незнакомый субъект, расправляет перед тобой павлиний хвост, хвастается напропалую дружбой с высоким начальством, получает оплаченный стройматериал, а уходя оставляет под столом в кабинете упакованную бутылку с «белым аистом» на этикетке. И я ее взял, но не выпил!
— Этот субъект чем-то обязан инженеру-строителю Погорельцеву?
— Пока нет.
— Значит, он хочет поддерживать с тобой отношения дальше.
— Так и сказал, что заглянет еще.
Они сели на кухне к столу. Валентина Августовна, не пряча усмешки, посматривала на взволнованного Сергея Васильевича.
— Скажи, пожалуйста, как нужно отнестись к этой бутылке с юридической стороны? Что это — взятка, подарок?
— Подношение, голубчик Сережа! — рассмеялась Сербина. — Как будто тебе никто за всю жизнь не ставил бутылки! Начнем с меня. Ты доставал мне лаки, эмаль, линолеум, клей, что-то еще такое. Потом я вас угощала с мужем обедом, наливками…
— Брось подтрунивать. Во-первых, за все это я платил, во-вторых, я помогал вам как друг. И как друг сидел за вашим столом.
— Ты когда потерял чувство юмора! Я ж пошутила… Кто он такой?
— Кандидат наук из политехнического. Фамилия — Мышковский.
— Знать — не знаю, но — слышала. Что строит — дачу?
— Конечно. Начальник треста адресовал его прямо ко мне.
— Ну чего ты печалишься? Не хочешь пить «белого аиста» — верни его Мышковскому. Если ты чувствуешь, что он клонит к мошенничеству, отвернись от него, поставь кандидата на место. Их у нас в городе, кажется, больше двух тысяч. А вообще — посмотри! Забавно все же, куда он клонит, чего он хочет? Не спугивай.
— Возиться не хочется. Нам скоро в тайгу забираться.
— Подумай…
Погорельцев застал жену и дочку за телевизором: смотрели мультики.
— Потом будет фильм про милицию, — сказала Клавдия Федоровна.
— Я детективы люблю, если они хорошие. Но сначала надо поужинать.
— Там щи и котлеты. Оля поела, я еще не хочу.
— Ты так совсем замрешь.
Клавдия Федоровна помолчала, вздохнула. Сергей Васильевич налил себе щей в тарелку до самых краев, обильно посыпал перцу, вынул из холодильника початую бутылку водки, наполнил рюмку, выпил и приступил к еде. На аппетит он не жаловался.
Оленька после мультиков убежала играть к соседской девочке. Послушная, умница, с четырех лет стала читать. Но задумчивая. Это, наверно, от матери. С матерью они ссорятся. Клавдия Федоровна иной раз строжится, когда и шлепнет слегка. Оленьке вовсе не больно, а плачет. Клавдия Федоровна не выдерживает притворных слез дочери, раскидывает руки и сладко зовет:
— Иди ко мне, моя крошечка. Иди, я тебя пожалею и поцелую.
И мир восстанавливается. Отец наблюдает умильные сценки и думает про себя, что это забавно.
Сергей Васильевич часто гуляет с дочкой, когда, конечно, погода хорошая, нет такой слякоти, как теперь. Они заходят в буфеты и магазины, пьют соки, покупают яблоки или арбузы по осени. Арбузы Оленьке нравятся больше яблок, ест их она до тех пор, пока не начинает икать. Тогда надо идти на диван, садиться и ждать, пока арбуз внутри «не растает»…