Расторгуев слушал его, не мешал: быть неучтивым он просто не мог. Софья Павловна удалилась.
— Начнем. Без нее будет легче.
Читал Мышковский артистично и подряд одолел две пьесы. Но тут баритон его начал сдавать.
— Соображу кофеек!
Кофе «сообразил» густой, добавлял в него черный перец, тертый чеснок, белок сырого яйца — для золотистости и чистоты напитка. Когда это снадобье средневековой алхимии было готово, пить его мог только Борис Амосович. У Расторгуева от первых глотков приступом подкатила изжога. Зато хозяин квартиры, осушив две чашки, налил себе третью. К такому напитку он, видно, привык. Вновь Мышковский стал бодрым. Жестикулируя, читал еще часа три…
Но вот неловким движением руки драматург опрокинул чашку с недопитым кофе. Черное сусло трауром залило рукопись.
— Досадно, — очнулся от упоения Мышковский.
— В самом деле, — сказал полусонный Расторгуев.
— Плевать! — Мышковский выдрал и отложил в сторону испачканные страницы. — Завтра перестучу и вклею.
Гром небесный не мог бы в ту ночь ему помешать! Лишь на рассвете он отпустил Расторгуева со словами:
— Развей свои замечания подробно и после отдай их мне… Желаешь еще кофейку?
— Уволь, любезный. Откуда у тебя такой адский рецепт? Твоим напитком впору крыс травить!
— В Саудовской Аравии нечто подобное шейхи пьют! Вычитал — испытал. Сначала, правда, и мне не понравилось.
На улице было тогда по-августовски туманно. С тополевой листвы на крышу купеческого дома звучно падали капли. Где-то несмело по утренней рани принимались щебетать птицы. Туча галок безголосо пронеслась по бледному небу.
За воротами Расторгуев не смог сдержать радости, облегчения. Шел и думал:
«Коварный Фуше предостерегал, что надо бояться первых движений души, ибо они всегда искренни. Но справедливо ли применить это суждение к Мышковскому? Тут у него не первое побуждение, не первый порыв. И Софья Павловна о том же предупреждала: тираном его назвала! Даже я не знал, что он такой беспощадный. Читать, упиваясь, сущую дрянь почти ночь напролет! Поразительно…»
Расторгуев долго не мог забыть той ночи. Однажды собрался с духом и сказал Мышковскому так:
— Не пачкай бумагу, не проливай чернил! Тратишь ты силы попусту. Что за ушиб у тебя? Что за вывих? Неужели наши студенческие спектакли так на тебя подействовали? С драматургией ты сядешь не в свои сани, а это опасно.
Пока Расторгуев говорил, Борис хватал ртом воздух, вертел головой и наконец выдохнул:
— Ну, спасибо! Ну и жестокий ты! Я ожидал сочувствия.
— Прости, но я смотрю на жизнь прямо. Прямо и говорю!
…Как давно это было! Пора бы забыть, ан не забывается. После этого откровения Мышковский прекратил сочинительство пьес, «ушел в науку», но больше чем на защиту кандидатской его не хватило.
В городе, где он жил, кандидатов расплодилось сотни. Были среди них известные. Но мало-мало…
7
Валентина Августовна, когда Погорельцев вошел, подставила щечку.
— Целуй, пока Сербина нет! — В глазах ее прыгали милые бесенята.
— Странно, — посмеиваясь, сказал Сергей Васильевич. — Последнее время, как я ни зайду, ты дома, а мужа — нет!
— Проходи и садись, идол хороший! Ну, что принесло тебе вчерашнее деловое свидание?
— Конверт с деньгами. Можешь поздравить: я взяточник!
— И весомый конверт?
— В нем двести целковых.
— Сходно!
— Всучил в темноте, на улице, без свидетелей.
— Будет отказываться. Кто мошенник давно, тому ловкости не занимать.
— Ничего, поглядим. Хочу вытянуть его в райком партии.
Погорельцев опустился в глубокое кресло в маленькой, но уютной гостиной, попросил пить. Валентина Августовна принесла морсу из черноплодной рябины.
— Размах у этого кандидата! — сказала она. — Мало ему одного этажа на даче — второй давай громоздить. А мы сколотили по домику — четыре шага на три — и довольны. И железо ему — оцинкованное!
— И то за неполную цену. Взятка — урезанная на сто с лишним рублей!
— Деловой человек, деловой!
Вошел Владимир Изотович — руки в масле, лицо довольное: в гараже был, в машине копался. Начал шумно, с порога:
— Итак, после праздника сразу в тайгу. Машина моя готова, лицензия у тебя в кармане, отпуск дают… О чем у вас тут разговор?
— О взятке, — ответила Валентина Августовна.
— Уже? — выразил удивление Сербин.
— Куй железо… — ухмыльнулся Сергей Васильевич. — Отъезд наш может затормозиться.