— Это вы-то о бесе заговорили? — не сдержал удивления Кострюкин. — Вот никогда не думал услышать такое от вас!
Погорельцев беспокойно сидел на стуле, тер ладони, стиснув кисти коленями.
— Сергей Васильевич, а вы свободны! Борис Амосович часы своих занятий на сегодня перенес, но вас ждет производство. — Секретарь резко поднялся, вышел из-за стола, крепко пожал Погорельцеву руку. — Большое спасибо! А мы тут еще побеседуем…
…Семьями, весело отгуляли Сербины и Погорельцевы ноябрьские даты. Даже Клавдия Федоровна, обычно скованная, сосредоточенная на своих ощущениях, как-то раскрепостилась вдруг — плясала и пела под веселый баян Владимира Изотовича, смеялась шуткам, на которые не скупились в компании.
Кончился праздник, Сербин и Погорельцев могли отправляться на задуманную охоту. Отпуска разрешены, спальные мешки упакованы, одежда и обувь подогнаны впору, снаряжение уложено, запас продовольствия взят. Машина Сербина стоит в гараже, можно грузиться и ехать, благословясь, в Пышкино на промысел. Но погода, сырая и снегопадная, портила отпускникам настроение. Гололед на дорогах как бы подсказывал: «Не спеши, погоди».
— Что делать? — вопрошает Сербин. — Неделя впустую ушла!
— Надо бы ехать, — говорит Погорельцев, и перед глазами его вспыхивает та катастрофа, что случилась с ним много лет назад.
— Нет, подождем, — понимает душевное состояние друга Владимир Изотович. — Нельзя рисковать…
Клавдия Федоровна стала неузнаваемо ласковая, спрашивает — не забыл ли носки шерстяные, портянки байковые, не жмут ли охотничьи сапоги. Волнуется, ходит, заглядывает в лицо и в который раз все выведывает:
— А страшно идти на медведя?
— Еще не испытывал. Вот испытаю — скажу.
Подходящая для поездки погода так и не наступила.
По хмари и снегомету отправились они в Пышкино поздно вечером семнадцатого ноября. Дни отпуска таяли, ждать было некогда. К ночи по трассе движение должно уменьшиться. На это да на свою осторожность они и рассчитывали.
8
Долго и терпеливо добивался Сербин возможности купить «Луаз». И такой случай два года назад представился. Пригнав машину домой, сдержанный, но счастливый, Владимир Изотович позвонил Погорельцеву:
— Ну, дружище, теперь у нас полный порядок! Твоя «Лада» — комфорт и скорость, мой «Луаз» — проходимость. На асфальте ты верх берешь, на просеке я.
— Поздравляю! — порадовался Сергей Васильевич. — Обкатывай скакуна!
С тех пор удобная машина, с двумя ведущими мостами, брезентовым кузовом, симпатичным капотом — легковушка, скромная внешне и надежная в деле, привозила их и на черничные, клюквенные болота, и на озера, в луга, и на вырубки в березовый лес, где по осени тьма опят, и в сосновые боры за белыми грибами, и в кедровники за орехами. Но дальних поездок они на «Луазе» еще не предпринимали. За полтораста верст в Пышкино, оттуда в тайгу до зимовья, от зимовья — куда-то к медвежьей берлоге, отысканной тамошними мужиками, друзья собирались впервые.
Все уложили, остались одни.
— Как настроение? — спросил Сербин.
— Снежно-туманное. Измотал меня Борис Амосович.
Дорога до Пышкина считалась у шоферов вполне сносной: местами гравий, местами асфальт. Но затяжные подъемы и спуски, крутые повороты. А после Пышкина не миновать и проселков, и заимников, и самого расхлябанного бездорожья, где придется ползти черепашьим шагом, застревать, откапываться. Все это они предвидели, ко всему такому были готовы, но гололед на дороге поразил их. В черте города, где улицы посыпаны солью, еще было терпимо, а за городом машину стало водить, пришлось сбавить скорость до малости и включить второй мост для устойчивости движения.
Небо мрачное, низкое: кажется, подними руку, и наткнешься на промозглую плотность туч. Огни расплывались в сыром полумраке, подобно растекшимся яичным желткам, тускло лучились, — пробиваясь сквозь плотный туман. Хлопья снега, роем порхающие у фонарей и неоновых вывесок пригородных строений, силились привалить землю, кусты, деревья. Но земля, особенно перепаханные поля, растворяла это белое месиво. Однако по канавам и рытвинам, в складках оврагов и в ложбинах снег набивался обильно, сугробами и блестел в свете фар, как лебяжий пух.
Шли редкие грузовые машины, шли без обгона, словно в каком-то трауре или в боязни попасть в засаду затаившегося неподалеку врага. И враг этот был, существовал — настоящий, невыдуманный: скользкая, тонкая пленка льда под колесами. Она держала водителей в напряжении, не давала им расслабиться — оглядеться по сторонам, обмолвиться лишний раз словом с попутчиком. Она сжимала шоферские нервы в кулак, а взгляд приковывала к дороге, только к дороге… Как это было все изнурительно!