Эмма взяла грязную тарелку. На ее краях были остатки пищи, которые пахли мясом.
— Это что?
Женщина из деревни неохотно подошла к ней.
— Еда мадам.
— А это? — Элегантный пальчик Эммы указал на пищу на ободке тарелки. — Это похоже на детское пюре.
— Она ест, как ребенок. У мадам нет зубов. Мы готовим ей детскую пищу. Из мяса и картошки, и она ее немного сосет.
Остальные комнаты по обеим сторонам коридора выглядели так же убого. Некоторые были совершенно пусты, в остальных свален всякий хлам, чемоданы и ящики из прошлого — настоящая лавка старьевщика, и все это барахло полиция вытаскивала и разбрасывала по полу, в то время как мадам Шалендар пыталась слабо протестовать. И опять перед нами возникала история: сундучки для чая и различные коробочки, упакованные и завернутые в газеты, датированные 1945 годом.
— Почему она живет здесь? — спросил я.
— Мадам скрывается от людей.
— А что она делала до того, как заболела? — вступила в разговор Эмма.
— Она всегда была больной.
— Но не так же, как сейчас. Не всегда же в постели?
— Мадам давно ничего не делает. Она скорбит.
Комнаты Шалендаров находились на другой стороне: небольшая квартирка, в которой, по крайней мере, были какие-то признаки жизни: газеты и телевизор, дешевая, но современная мебель.
— Где ваш муж? — с вызовом произнес Ле Брев.
— Он поехал в деревню. Скоро вернется.
Когда он появился, люди Ле Брева взяли его под руки и привели в дом, как заключенного. Я сразу понял, что это не тот человек, что был в желтой маске. Он просто не мог быть им — невысокого роста крестьянин с простодушным лицом, в очках, с оттопыренными ушами, седыми волосами, лет за шестьдесят, весь какой-то поникший, как будто не в своем уме, и говорил он медленно и нерешительно.
Ле Брев накинулся на него:
— Не пытайтесь мне лгать. Кого вы приводили сюда?
Шалендар моргнул:
— Здесь никого не было.
— Не лгите мне! У нас есть доказательства.
Ле Брев гордо вышагивал по комнате, как петух. Шалендар тупо уставился на него:
— Не понимаю, месье.
— Не понимаешь, ты, идиот? Я посажу тебя под замок, пока не скажешь нам правды, — кричал Ле Брев. — Не играй со мной. Обувь детей. Две пары детской обуви. Мы знаем, что их видели здесь.
Выражение его круглого лица не изменилось:
— Не понимаю. Ваши полицейские стоят у ворот. Никто не приходил сюда.
Мы оставили Шалендаров одних, тупо уставившихся друг на друга, в тесной гостиной, где хоть тикали часы и порхала в клетке зеленая канарейка.
— 29 —
— Так, — сказал в конце концов Ле Брев. — Будем продолжать?
Он повернулся ко мне:
— Ну что, нет обуви? И психа с ножом тоже нет?
— Я видел и то, и другое.
— В таком состоянии всякое может померещиться… — он посмотрел на Эмму. — Что скажете, мадам?
Но я был не менее упрям, чем старый Шалендар.
— Послушайте, говорю вам, что я все это видел. Две пары обуви. Обувь моих детей.
Ле Брев аккуратно вытер руки о пестрый шелковый платок. Его люди выжидающе сгрудились рядом.
— Как насчет подвала? — спросила Эмма.
— Ну что ж, хорошо. Мы обыщем все пристройки и подвалы.
В полицейских машинах были припасены освежающие напитки, термосы с кофе и печенье, и мы сделали небольшой перерыв, перед тем как продолжить осмотр. Дом как-то давил на нас, душил, и даже Ле Брев, казалось, хотел глотнуть свежего воздуха. Он вышел и встал рядом со мной на деревянных ступеньках, как всегда, замкнутый и подозрительный. Эмма куда-то исчезла.
— Месье, должен вас предупредить, что я не отказался от своих подозрений.
— Говорю вам, что я видел здесь их обувь. Клянусь Богом.
Он пожал плечами и пробормотал:
— Говорить легко. Я все же найду основание, чтобы остановить поиски и отозвать людей.
Вернулась Эмма и включилась в разговор:
— Это будет глупо.
— Почему, мадам?
Я видел, что, несмотря на теплый воздух и накинутый поверх летнего платья жакет, ее пробирала дрожь.
— Не знаю. Просто предчувствие.
— Я полицейский, а не медиум.
Но я видел по его глазам, что он чувствует себя не в своей тарелке и что Эмма попала в точку. Он нахмурился, поднялся и позвал своего верного Клеррара.
— Думаю, нам лучше начать сейчас, до того как стемнеет. Пристройки и двор. Собери ребят и попроси прислугу помочь.