Нашла! А кто у нас самый красивый? Кто самый умный? Кто самый послушный? Кто сейчас отложит книгу и пойдет за стол?
Ольга чувствовала тепло, приятное, скользящее по телу, оно смывало тяжесть, боль, усталость. Так пригревает летнее солнце, когда утренняя зябкость уже прошла, но дневная жара подзадержалась. Так согревает легкое пуховое одеяло воскресным утром, даря мгновения самого расчудесного за всю неделю сна.
Девушка не открывала глаз, но даже сквозь плотно сомкнутые веки она видела, чувствовала золотое сияние, мягко затопившее все вокруг. В нем было приятно сидеть, оно звало раствориться в свечении, уплыть по беспечным волнам счастья куда-то далеко отсюда. Туда, где все будет хорошо.
Как было когда-то ...
Каша полезная, а мы ее сделаем еще и вкусной! Капельку масла, ложечку сиропа... вот так. Ложечку за Олечку.
Зеркальце, найденное зеркальце. Как хочется посмотреть в него и увидеть детскую рожицу с непослушными косичками. Лицо из детства, которое кажется настолько далеким, что будто и не было совсем.
Ее назвали в честь древней княгини. Мама выбрала сама, так, чтобы у девочки было самое красивое имя. Оно звучит полно, глубоко, отзываясь каждым звуком, будто колокольный звон. Оль-га, Ольга! А если захочется, можно и помягче, очень-очень ласково. Оленька, Олечка... Олешек, Олешек, где твои рожки? Так звал папа, когда возвращался домой, принося тяжелый запах бензина и работы. Это было так здорово! Но время шло. Отец возвращался все позже, а «Олешей» дочку называли все реже. Как будто ее имя все позабыли. «Дочка, доченька» для мамы, которая стала увядать, блекнуть и превращаться в тень самой себя, прежней. А у отца для нее теперь всегда были наготове совсем другие слова... Как и у подружек, в одночасье ставших «бывшими».
Теплый добрый свет вокруг померк, сквозь веки просочились глубокие серые тени, они окружили, словно дементоры из сказки про волшебного халявшика в круглых очках. Роились, опустошая душу, выбирая до самого донышка все светлое и доброе, что оставалось в памяти. Все, что было «до», оставляя лишь то, что стало «после». После того как маленькая Олечка перестала быть любимым Олешком и хорошо поняла, что за горькую воду разливают в специальные бутылки для взрослых.
Зеркальце! - да вот же оно, теплое, уютное, само льнет к ладони даже сквозь ткань куртки.
- Несчастное дитя.
Кто это сказал? Ольга не понимала. Голос просто был. Он исходил отовсюду, однако не вламывался в сознание со стороны, а рождался очень мягко, естественно. Как шепот лучшего на свете друга, который никогда не подведет и всегда подставит плечо.
Как слова ... матери?
- Дети. Когда то их называли цветами жизни. В эпоху стальных муравейников мало кто знает, что такое «цветок». Но я знаю. Я помню. Детская душа, она как закрытый бутон, готовый расцвести, открыться миру. Самое удивительное чудо вселенной - ребенок, чья судьба еще не написана. Но как и цветок, его легко растоптать, унизить, изувечить. И как же часто это происходит…
Ольге хотелось плакать, слезы покатились сами собой, просачиваясь сквозь веки. Где-то далеко-далеко, на самом донышке сознания одинокий, жалкий голосок здравого смысла вопил, надрывался, предупреждая о чем-то плохом. О том, что пора открыть глаза и посмотреть вокруг, какие бы ужасы там ни ждали. Что надо спасаться.
Но это казалось слишком страшным. Ольга на ощупь, путаясь в грязной ткани, достала найденную безделушку из кармана, стиснула в кулаке. Поджала колени к груди, обхватила себя руками, стараясь вернуть чувство всеохватного тепла, снова окунуться в золотое сияние. Горько плача от жалости к себе и понимания, насколько прав добрый голос лучшего на свете друга.
Бывало, что ей хотелось умереть. Но сейчас девушке просто не хотелось Быть. Ольга чувствовала себя в центре страшной карусели воспоминаний, кружащегося театра зловещих теней.
«Это из-за тебя он пьет!»
«Ловите замарашку!»
«Почему не сделаны уроки, падлюка такая?!»
«Опять боты грязные! Да еще и порванные, никаких денег не напасешься. Ты как бичара!»
«Это подлость, настоящая подлость - так пачкаться!»