- EgosumservusImperatoris… - пробормотал сквозь зубы очнувшийся Крип. Он дышал тяжело, с присвистом, но кровавой пены на губах не было. Ольга ни хрена не понимала в медицине, но про сломанные ребра и проткнутые легкие слышала. Казалось странным, что подобное не случилось с этим садомазо-нацистом. Судя по состоянию глянцевой кирасы, половина грудной клетки несчастного должна была стать крошевом из костей и порванного легкого.
- Заткнись, бога ради, - выдохнула Ольга, собираясь с силами для очередного рывка. Предстояло тащить раненого еще метров десять, до очередного люка, на этот раз, для разнообразия, восьмиугольного.
Сука… А ведь предлагали ей идти на курсы парамедицины. И даже почти согласилась. Но потом то да се, пятое-десятое, все откладывалось да откладывалось… А теперь этот херов Блейд в плаще откинется у нее на руках не пойми от чего. И ничего не поделать, она даже диагноз ему толком не поставит.
Ольга с ужасом подумала, что «пивная банка», буквально воскресившая Крипа, наверняка не бездонная, значит, довольно скоро закончится. И тогда … Непонятно, что тогда и главное – как этому помешать, но ближайшая цель маячила впереди, тускло отсвечивая в красном свете металлической полировкой. А там видно будет.
Черт возьми! Глупость какая. Как там у Сапковского было – «от злости захотелось укусить себя в зад», вроде? А, неважно. «Хорошая мысля приходит опосля».
- Стопэ, - «пацанчиковое» словцо, прежде Ольге совершенно не свойственное, оказалось удивительно к месту.
- Давай ка снимем эту хрень, - задыхаясь, предложила девушка. Точнее декларировала намерение, понимая, что, во-первых эту гениальную мысль надо было подумать намного раньше, а, во-вторых не облегчив Крипа хотя бы килограммов на десять, дальше она его не вытянет.
Снять с бедняги плащ и кирасу оказалось задачей мучительной и, книжно говоря, нетривиальной. Для начала здесь было очень тесно, это само по себе сильно ограничивало возможности. Далее выяснилось, что у Крипа нет даже плохонького ножика, так что плотную, тяжелую одежду и броню пришлось расстегивать и снимать по-настоящему. И наконец, с деформированной кирасой пришлось помучиться отдельно, да еще стараясь не задеть капельницу. Попутно девушка заметила, что «банка» замигала желтым огоньком.
Удивляться отсутствию нормальных застежек сил больше не оставалось. Ольга лишь отметила, что никакого фастекса на снаряжении Крипа не оказалось, ничего даже отдаленно похожего на всякие молли, а также прочую радость городского воена. Даже пуговиц имелось раз-два и обчелся, в основном все крепилось на толстых кожаных ремнях, как старые доспехи. И хер с ним, главное – тащить раненого стало не в пример легче. Да и сам он, кажется, вздохнул чуть свободнее. Под броней у Крипа оказалось что-то похожее на футболку в мелкую шестиугольную сетку, плотно обтянувшую крепкие мышцы. Блямбу с мертвой башкой увечный не отдал, сжимая в кулаке, как великую ценность. Ольга помогла перевесить увесистую цепь с кирасы на футболку.
- Imperatorduxitetprotegitme, - прошептал Крип, пытаясь одновременно отталкиваться дальше одной ногой в грязном сапоге, и сложить руки на груди в какую-то фигуру, переплетя большие пальцы. Будто крылья изображал.
- Misitmeadte.
- Ты, блядь, не Крип, - прошипела Ольга, цепляясь из последних сил в жесткий воротник, словно клещ. – Ты хуев Бэтмен. Звякни, что ли, Робину и Харли Квин, пусть они спасут нас побыстрее...
Нареченный Бэтмен снова обмяк и потерял сознание.
- Нет, так не пойдет, - прошептала Ольга, осознав, что с одной стороны без плаща Крип весит куда меньше, но с другой больше нет воротника, за который так удобно цепляться. Пришлось забрать обратно ремень и сделать петлю, пропустив ее под мышками Крипа. Импровизированная сбруя порвалась метра через три, доказав, что кетай остается кетаем, пусть на нем и написано «Rochas».
Девушка больно ушиблась затылком об острый угол кронштейна, сбила костяшки пальцев до мяса и прорвала куртку еще, по крайней мере, в пяти местах. Гематитовый браслет «на счастье» давно порвался и раскатился по углам. Часы «Касио» укоризненно темнели бельмом треснувшего стекла. Но главное, Ольга вымоталась до предела и дальше, перейдя грань, за которой усталость превращается в натуральное истощение.