Километровой ширины полоса леса, словно трепещущий флаг на неторопливом ветру, стряхнула с деревьев пыль и распалась на два куска. Разрушение усилилось, с поверхности градом полетели валуны, затем посыпались громадные куски осадочных пластов с легкоразличимой слоистостью, а за этим последовали целые горы в снежных шапках.
Казалось, мы обречены. Вот-вот будем сбиты ближайшей ободочной стеной или огромными камнями или нас заденут пролетающие массы океанической воды, которые здесь, в тени портала, превратились в феерические ледяные скульптуры, в летающие айсберги и снежные глыбы…
Я сидел в нашей капсуле, в этой пылинке, потеряв дар речи. Никогда в жизни не был свидетелем чего-нибудь столь же ужасающего, даже разрушение планеты сан’шайуумов не могло сравниться с этой катастрофой. Мои мысли замерли; казалось, остановилось само сердце.
А потом… я почувствовал, как железная дисциплина Дидакта растворила липкие щупальца моего страха. Наш корабль пробирался сложным маршрутом среди обломков через очередную секцию кольца, когда сквозь почти прозрачный слой замерзшего тумана мы увидели огромный передний купол крепости, сопровождаемый потоками щебня, похожими на лавины серой пыли.
Купол получил жестокие повреждения. Крепость была на последнем издыхании, но хаос разрушения еще не покончил с ней. Изогнутая, искалеченная петля кольца длиной не менее пяти километров вырвалась из облака обломков и разрезала крепость, как нож разрезает булку. Этот удар столкнул с нашего курса огромный корабль, а в его кильватере осталась узкая труба пустоты, сквозь которую наши датчики увидели кромку портала, все еще светящуюся, все еще удерживающую форму. «Чудо!» – подумал я…
Дидакт не признавал чудес. Не признавал, но не преминул воспользоваться.
Наша капсула пролетела, вихляя, как несомый ветром лист, между горами и льдом, между разбитыми корпусами кораблей, в пульсирующую фиолетовую дыру портала. Я ощутил удар уже иного рода. Мы находились в гиперпространстве. Но это гиперпространство было напряжено и искажено; оно злилось за такое обращение с ним; его почти не существовало; оно едва ли представляло собой какой-либо континуум…
Мы не могли определить, как далеко вывел нас этот прыжок. Мы все принесли себя в жертву загадочным требованиям какой-то незнакомой физики. Мы совершили невероятный перелет, пытаясь сохранить какое-то сходство с собой прежними, реальными. Наше причинно-следственное урегулирование по окончании полета невозможно описать словами. Казалось, я вытянулся и наполнился, как грозовая туча, мучительными ударами молний.
Мы расстались с чем-то неописуемым, но все же…
Мы выжили.
Каким-то образом цельность – полезная вещь – вернулась. В конце нашего путешествия, оглядываясь назад, мы ничего не видели. Портал обрушился. Мы теперь перемещались по еще большей пустоте – без тяги, без управления, почти без топлива. Но вроде бы вдали мерцали звезды.
Пронося свою тень над теми звездами, двигался цветок с громадной зияющей мглой в своем центре…
Громадная неизвестная – мгла.
Моя анцилла съежилась в нечеткий серый призрак на заднем плане сознания. С ее жалкой помощью я попытался включить на полную мощность датчики. Сначала они отказали, потом снова стали действовать – слабо, но устойчиво. Теперь вокруг нас была только прозрачная дымка из обломков. Большая часть того, что осталось от Ореола, умирающей крепости и всех других жертв того далекого сражения, через портал не прошла. Бесполезный материал был отфильтрован и выброшен.
И где же все это теперь? Обломки кольца и кораблей, тысячные экипажи? Ни там, ни здесь…
Как это ни удивительно, нам, хотя мы и находились среди обломков, было позволено пройти.
Я повернул голову и посмотрел на Славу Дальнего Рассвета. Она была сильно травмирована, но лицо светилось чем-то похожим на радость. Грубая радость воина, пережившего битву.
Наши глаза встретились, и она подавила свои эмоции.
– Где мы? – спросила Слава. – Мы далеко ушли?
Я не мог ответить. Никакие обычные блага гиперпространства – если можно их так назвать – здесь не были доступны. Наши датчики ничего не показывали.