Оглядевшись, он увидел то, чего и ожидал: несколько трупов, среди них один женский. Халогаи ловко срезали кошельки.
Крисп не обращал внимания. Не последуй телохранители за ним, ему пришлось бы туго.
Из дверей Собора священники с ужасом взирали на кровь, обагрившую свежий снег. Под снегом еще оставались пятна крови, пролитой во время предыдущего бунта. «Достаточно», – решил Крисп.
Наклонившись в седле, он вернул топор Нарвикке.
– Когда-нибудь, – сказал тот, ухмыляясь, – я покажу тебе, как с ним обращаться.
Уши Криспа заалели; значит, тот удар и с виду был неуклюж.
Он указал на трупы.
– Снимите с них головы, – приказал он. – Мы выставим их у Вехового Камня с табличкой «бунтовщики». Если смилостивится благой бог, народ после этого дважды подумает, прежде чем бунтовать.
– Слушаюсь. – Нарвикка приступил к своей кровавой работе так же спокойно, как разделывал бы свиную тушу. Закончив, он оглянулся на Криспа. – Ты ринулся на них, как северянин.
– Так надо было. Если бы я не вмешался, драка стала бы только хуже. – Это было совершенно нехалогайское заявление северяне полагали, что чем больше драк, тем лучше.
Крисп подъехал к паланкину. Носильщики приветствовали его салютом. Один из них мог похвастаться подбитым глазом и царапиной на лбу.
– Благодаря вам, ваше величество, – улыбнулся он Криспу, нас почти не тронули. Когда вы ворвались прямо в толпу, им стало совсем не до нас.
– Отлично. Я на это и рассчитывал. – Крисп нагнулся и заглянул в окошко. – Ты в порядке?
– Нормально, – ответила Дара. – Я же была в самом безопасном месте на всей площади.
«В самом безопасном, пока носильщики не сбежали бы, – подумал Крисп. – Хорошо, что они остались».
– Я только рада, что ты невредим, – добавила Дара.
Крисп по ее тону понял, что говорит она искренне. Он тоже волновался за нее. Их брак по расчету не был той пламенной страстью, о которой поют лютнисты в кабаках. Но постепенно Крисп начинал понимать, что это тоже – любовь.
– Возвращаемся во дворец, – приказал он.
Носильщики с тяжелыми вздохами подняли паланкин. Халогаи заняли свои места. Нарвикка шел отдельно, таща за бороды два отрубленных головы. Горожане с ужасом взирали на кровавые трофеи, а то и отворачивались.
Нарвикка с наслаждением сражался за империю, которая платила ему золотом. Чем же, подумал Крисп, он отличается от тех халогаев, что служат Арвашу? Единственный ответ, который он сумел подобрать, был тот, что склонность Нарвикки к насилию регулировалась государством и использовалась для его защиты, а не для разрушения.
Это успокоило его, но не до конца. Арваш, при всей его бесчеловечности, тоже мог заявить подобное о своих завоеваниях.
Разница состояла в том, что Арваш лгал.
– Вам прошение, ваше величество, – произнес Барсим.
– Что ж, прочитаю, – с мученическим вздохом ответил Крисп.
Прошения на высочайшее имя стекались во дворец со всех концов империи. Большую часть из них и читать не стоило; для них при императоре имелся логофет по жалобным делам. Но даже зимние морозы не могли сковать этот поток полностью, и даже особый логофет не успевал разобраться за всеми бумагами.
Крисп развернул свиток и сморщился, точно учуяв тухлую рыбу.
– Почему вы не сказали, что это от Гнатия?
– Выбросить его, ваше величество?
Криспа одолевало искушение ответить «да», но он раздумал.
– Нет, раз уж я его развернул, так и прочту.
Немалую роль в его решении сыграл изумительно разборчивый почерк просителя.
– «От смиренного монаха Гнатия его императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет», – прочел Крисп, и кивнул про себя: льстивые обороты предыдущего письма исчезли. Увидав, что от лести нет толку, экс-патриарх сообразил ее отбросить.
Пресмыкаться было не в его стиле. Крисп продолжил:
– «Вновь, ваше величество, умоляю вас о личной встрече. Я на собственном опыте знаю, что у вас нет причин любить меня и тем более мне доверять, но я обращаюсь к вам с этой просьбой не столько ради себя, сколько ради империи, чье благо я ставлю превыше всего, невзирая на то, кто занимает императорский трон».
«Может, и не врет», – подумал Крисп. Ему тут же представилось, как Гнатий в своей келье или в скриптории царапает пером и мучительно пытается подобрать слова, которые заставят Криспа согласиться или хотя бы не выкинуть письмо. В первом он не преуспел, в отличие от второго: глаза Криспа против воли скользили дальше.