— Садись уже. Потом тобой займусь.
«Где же он? — задумался я об одиннадцатом, когда девчушка усадила меня на местную Америку и неожиданно пропала. — За какие грешки под землю утащили? Проболтался? Что если так любого из нас могут упечь в адскую печь?»
— Санёк, меня тоже вытянули! — раскричался третий и прервал мои раздумья. — Мы внутри какого-то пузыря, да? — продолжил приставать напарник, когда плюхнулся на скамью рядом.
— С чего ты взял?
— Не видишь, что мы будто в плошке? Ах, да. Ты же глаза отморозил.
— Я в прошлый раз всё видел. Холмы, зелень, цветы вокруг. А когда девчушка волшебной водой напоила, всё остальное увидел, — припомнил я недавнее путешествие в тринадцатый мир.
— Тут ни солнца, ни луны, а светло, как днём. И со всех сторон вверх поднимается и дальше продолжается, — объяснил дружок своё видение мира.
— Земля, но наоборот? Мы не на поверхности, а… А я в прошлый раз тоже заподозрил неладное, когда солнца не увидел.
— Мне показалось так. Наверно из-за горного воздуха. Что всё вокруг шиворот-навыворот, — объяснил дружок то, как видит место, в котором оказался.
— Хватит чушь молоть. Запоминай, как вызывать девчушку, а то её не увидишь, — подальше отогнал я ненужные мысли.
— Ты разве её не вызвал? — удивился третий.
— Мало ли кто кого вызвал. Запоминай, тебе говорят, — прикрикнул я на неслуха. — «Девчушка-старушка, стань предо мной, глаза мне открой». Запоминаешь?
— Как конька-горбунка?
— Не придуривайся. Потом свою присказку придумаешь. Только окончание у вызова обязательное должно быть. Иначе не отзовётся. Она ведь тоже присказкой отвечает, — поучал я дужка, прямо, как дед Паша. — «Я посредник третий мирный. Стою в мире твоём…» В мире твоём? Я думал это мамкин мир. Или, как дед пугал, Иудин. А он Стихийный. Прав был Павел, когда нам втолковывал…
— Погодь. Не уплывай в обморок. Доскажи вызов, — разволновался неунывающий подчинённый.
— «Я посредник третий мирный, стою в мире твоём и жду тебя смирно». Запомнил?
— Конечно. Вызвать её?
— Пока от мамки не вернётся… Не вздумай, — сказал я и, действительно, начал уплывать в даль мыслями о пузырчатом устройстве миров.
«Её собственный мир. В пузыре. Или склянке? В чём-то круглом, — грезил я и проваливался вниз. — Или в капле воды? А может капля быть маленькой снаружи, а внутри…»
— Не спи, — растормошил меня неугомонный помощник.
— Я на пару минут. Пока Стихия у мамки с докладом, — отмахнулся я от друга и заснул.
* * *
— Аквария, — толкает меня в бок мама. — У тебя всё готово?
— Когда же вы отстанете? — хамлю я в ответ и отворачиваюсь от мамы.
— Сёстры свои зёрнышки уже в льдинки запаяли и в походные сумки уложили. А твоё хозяйство где? Снова разбросала? Живо собирай и запаивай в лёд. И делай всё по-кометовски, — прикрикивает мама и, громко хлопнув дверью, выходит из комнаты.
— Натура, марш сюда, хищница. Ползи змеёй! — приказываю я неведомо кому.
— Ну почему змеёй? — возмущается незнакомый голос под кроватью. — Можно же каким-нибудь ёжиком. Ш-ш-ш!.. Или, как вчера, вороном. Ш-ш-ш!..
Я смотрю вниз, а из-под кровати выползает огромная змея толщиной в две моих руки и длиной больше пяти метров. Я не пугаюсь, а наоборот, ругаю себя за что-то. Змея нехотя извивается, то и дело показывая раздвоенный язык, а потом клубком устраивается у моих ног.
— Всё вчера съела? Ничего не оставила? — горько сожалею я, неведомо о чём. — Вот же ненасытная утроба.
— Сама шкажала. Я и шклевала. А они… Ш-ш-ш! Прош-што, таяли во рту. Не нуш-шно было отдавать. Гордая какая. Сёш-штры, видиш-шь ли, её обидели. Не ошенили премудроштей. Зато я ошенила. Было вкуш-шно.
— С чем завтра лететь? — продолжаю я горевать.
— Так ведь незачем теперь. Тут оштанемся. А они пуш-шть летят на поиш-шки швоей грозди. Ш-ш-ш!..
* * *
— Ещё одни сутки тебе. Слышала? Сутки. Если не будешь готова, я не знаю тогда, что с тобой делать, — причитает мама.
— Не буду я ни к чему готова. Я всё Природе скормила. А та и не подавилась. Все зёрнышки слопала. Летите к вашим астрам и живите там без меня.
— Что же ты, доченька, наделала? Только о себе думаешь. Как стихия огня сжигаешь всё хорошее и в себе, и на своём пути. И нас всех строптивостью будто пламенем опаляешь, — сокрушается мама и уходит.
* * *
— Шмотри, как они клином журавлиным пош-штроились. О чём только думают? — шипит Натурка и ползает у моих ног. — Кто так по кошмош-шу летает? Тоже мне, перелётные пташ-шки.