«С бедой разобрались, — задумался я и снова уплыл в забытьё. — Я такой от обморожения или из-за рёбер? Или в груди кровотечение открылось? Я стеклянным глазом кое-что видел…»
* * *
— Двенадцатый, это третий. Приём, — слышу я над самым ухом и просыпаюсь.
— Когда же это кончится? — возмущаюсь и привстаю на травке.
— Всё видишь? — спрашивает довольная рожица третьего.
— В каком смысле? — не понимаю я, о чём речь.
Стихия стоит рядышком и смеётся до слёз, а Александр-третий от волнения ничего больше сказать не может.
— Что с вами? — ворчу я на них, и тут же вспоминаю обмороженные глаза и сломанные рёбра. — Я прозрел?
Вскакиваю на ноги и начинаю высоко подпрыгивать, чтобы почувствовать, не отзовётся ли в груди такое опрометчивое занятие. Не отозвалось.
— Ты и рёбра мне заштопала? Ну, спасибо. Вот Стихия, так Стихия. Ей не зря пишу стихи я, — радуюсь неожиданному выздоровлению.
— Я её зову, а она передо мной. Теперь и мне свои тайны откроет. Пока ты дрых на излечении после воды животворной, я тоже, что надо умыл. Теперь всё вижу. Спасибо, что с собой взял, — взахлёб тараторит третий.
Я останавливаю свои сумасшедшие прыжки и подхожу к Стихии. Она уже сидит на скамеечке и, о чём-то задумавшись, смотрит вдаль.
— Огромное тебе спасибо.
— Ты что во сне видел, шепелявый? — спрашивает она.
— Помню, что не захотел в телевизоре про поломанные рёбра смотреть и… И дальше не помню. Не волнуйся. Если в памяти загорится костёр мамы Кармалии, я мигом к тебе, — обещаю я шёпотом.
— Договорились! — задорно прикрикивает девчушка.
— Что теперь? — спрашиваю я. — Куда бежать, если нам с третьим даже показываться в одиннадцатом мире нельзя? Что предложишь, талантливая наша?
При слове «талантливая» девчушка чуть не подпрыгивает на скамейке. Она с подозрением долго на меня смотрит , потом успокаивается и вздыхает с облегчением.
— Глаза от вас, оболтусов, отведу, — обещает сестра милосердия и начинает меня инструктировать. — Ступайте в мир Татисий. Но вы его не дозовётесь. Ищите там Угодника. Лучше сразу… Или нет. Сперва в больницу нужно. Узнайте, откуда беда выпрыгнула. Потом один у больницы Угодника дожидается… Или не так. Одному надо будет старшего Павла известить, что одиннадцатый пропал, и его нужно будет по очереди заменять в его мире, потому что Татисий родителям глаза отвести не сможет. Остальное сам додумывай. Ты же у нас Головаш-штик.
Я слушаю её так внимательно, как до этого никого никогда не слушал. Я смотрю на неё выздоровевшими глазами так прилежно, как до этого ни на кого никогда не смотрел. Всё равно, мало что понимаю, а ещё меньше запоминаю.
— Третий! Иди сюда, Сельдерей Укропыч, — зову я Александра-третьего, кузнечиком скачущего по альпийской травке.
Глава 3. Работают профессиональные аферисты!
— Вода для лечения есть. Букет есть. Вот и всё. Вы готовы, — браво выговорила Стихия, проверив нашу готовность к спуску в пещеру и дальше в героическую схватку с бедой.
— Эту метлу ты называешь букетом? — удивился я и пожал плечами. — А волшебная вода мне на кой? Разве я не выздоровел?
— Марш с глаз моих, симулянт! — смешно топнула ножкой девчушка.
— Вот послала, так послала! — пропел третий и приступил к спуску в ракушечную бездну.
— Меня с буржуем воевать. За нашу землю, землю нашу… Ладно. Спасибо тебе, красна девица, — сказал я уже серьёзно, после того, как не допел песенку Укропыча, и поклонился Стихии в пояс. — Век тебя помнить буду.
— Всего век? — притворно удивилась девчушка. — А водичка для дела сгодится. И беду на ноги поставит, и тебя, если понадобится, разморозит и здоровым оставит.Кстати, метёлкой этой осторожней маши. Очень ценная вещь. Угодник объяснит, что к чему.
— Ничего сказать не хочешь? — тянул я время, дожидаясь пока третий спустится пониже.
— Вроде всё сказала. А сам что узнать хотел?
— Как выглядит этот Угодник. И ещё что-то. Много вопросов у меня было. Только когда к тебе прихожу, забываю их напрочь.
— Сразу его узнаешь. Его невозможно не узнать, — загорелись глаза у девчушки. — Такое зрелище, просто…
— Ты его тоже целовала? — спросил я незнамо зачем, неправильно оценив взгляд девчушки.
— Какие мы ревнивые. Я восхищаюсь человеческой силой духа. А в нём о-го-го! Огонь горит. Стихия. Но добрая к людям.
— Тихо-тихо. Тута папа, тут. Кстати, это мир мамы Кармалии? — припомнил я один из забытых вопросов.