— Нет. Но она любит здесь гулять. Ей нравится меняться. Идёт, изменяется, а сама душой размагничивается и отдыхает, — снова заблестела глазками Стихия.
— Ну всё. Я полез. Сейчас мне такого наговоришь, что я о самом главном забуду, — стеной отгородился я от изменений с размагничиваниями и начал спускаться.
— Вот хитрец, — в шутку возмутилась Стихия. — А в щёчку? Сбежал-таки, головастый.
* * *
— Обратную дорогу забыл? Или верёвочку узрел и понял, что прозрел? — с издёвкой спросил я у третьего, когда тот замер посреди заветной пещеры.
— Я же тебя чуть не бросил, — признался братец. — Хорошо цифру одиннадцатую увидел и очнулся. Вспомнил, о чём ты просил. Чтобы глянул, откуда мы вышли, помнишь? Всё бы пропустил, если бы не взял себя в руки.
— Не бросил же. А папка всегда тут, — продолжил я шуточки, пытаясь и напарника привести в чувство, и себя воодушевить на возвращение в искалеченный Татисий.
Держа в одной руке нелепый веник из прутиков, а в другой фляжку с животворной водой, я вытянул их навстречу цифре одиннадцать и пошагал сквозь ракушечную стену.
Волосы расчёсывали сами себя, мурашки играли в коллективную чехарду, а я шёл и радовался жизни, пока…
* * *
Пока не открыл глаза и не увидел небывалую фантастическую картину.
Прямо за выходом из пещеры на тропинке стоял огромный чёрный мотоцикл. Не просто мотоцикл, а гигантский механический циклоп. Весь до последней детали отполированный и сверкавший. Ещё и подножкой небрежно в землю упёрся, отвернув свой стеклянный глаз чуть в сторону.
«Во дела, — ошалел я и в одно мгновение забыл, кто я и где нахожусь. — Чудо-юдо расчудесное из научно-фантастических фильмов. Да, каких ещё фильмов! Инопланетный корабль! Хотя и не тарелка. Откуда он взялся?»
— Нравится? — послышался за спиной незнакомый мужской голос.
— Ещё как. Вот это механизм! — согласился я, зачарованный неземным зрелищем. — Как называется?
— «Харлей» это. Который «Дэвидсон».
— Ни фига себе, тачка! — согласился со мной брат номер три, когда тоже выбрался из пещеры.
— Колосс. Зверь машина, — снова заговорил незнакомый голос. — Потрогайте. Я разрешаю.
— Прокатиться бы на таком, — размечтался напарник. — Получше «Ковровца» будет.
— Даже получше «Москвича», — согласился я с другом.
— А я Николай Григорьевич. Очень приятно, — представился нам незнакомец.
— А мы с ним близнецы. Э-э… — о чём-то задумался третий.
— Сокрытые мы, — подсказал я Укропычу и продолжил изумляться фантастической картине перед глазами. — Стихия от нас глаза отвела, и мужик этот нас не видит. Думает, что видит, а сам…
— Правильно мне подсказали, как вас отвлечь, чтобы не успели трагедий придумать, — рассмеялся неведомый Григорьевич.
И тут до меня наконец-то дошло всё происходившее с нами.
«Это же Угодник собственной персоной. Дядька Николай Григорьевич. Точно. Живой, — скумекал я, наконец, и сразу задрожал всем нутром. — Оглянуться? Какой он? Голос странный. Как будто знакомый. Может слышал его где-то».
— Поворачивайся уже, — ещё громче рассмеялся Угодник. — Дело у нас, помнишь? В больницу ехать пора. И букет подбери. Ого! Сколько она тебе надавала. Что ты сделал, отчего она так расщедрилась? Ох, Варька. Ох, Стихия.
Я хотел ещё постоять, чтобы тщательней приготовиться к первому в жизни взгляду на самого Угодника, но неведомая сила взяла и развернула меня.
Перед выздоровевшими глазами предстал невысокий молодой парень лет двадцати с хвостиком, с короткой стрижкой светлых волос, в фантастическом чёрном костюме космонавта с многочисленными металлическими бляшками и заклёпками, с высоченными шнурованными ботинками на ногах. Глаза его светились сине-серыми огоньками, а улыбка всякий раз обнажала ровные белые зубы. Чем-то он мне кого-то напоминал, конечно, но только не фотографию в траурной рамочке у бабули в комнате. Какой-то фантастический родственник, это точно, но на папку похож только своим носом. Гладко выбрит чуть ли не до блеска, весь холёный и ухоженный, как диктор в телевизоре, но, всё равно, притягивавший каким-то бесшабашным очарованием.
«Дядька, он и есть дядька», — завертелась в голове единственная мысль, а мои пещерные ощущения возвели себя пару раз в квадрат и, приумножившись ещё в десяток раз, начали опадать с меня спелыми грушами.
— Пора-а, — сказала белозубая улыбка Угодника.
— Ага-а, — согласились мы с Александром и подошли к мотоциклу ближе.