— О, Кристина! — это был тот же самый голос, который — словно минуту назад — произнес: «Ты — как звезда, сияющая на куче мусора».
— Привет.
Почти пять минут ежедневного, ежемесячного томления — а я смогла произнести одно-единственное слово.
— Ты не изменилась, я сразу же узнал тебя. Как дела?
— Очень хорошо, спасибо.
Боже милостивый. «Очень хорошо, спасибо» — вместо того чтобы броситься в его объятия и закричать: «Мартин! О, Мартин, ты вернулся. О, мой Мартин, я знала, что ты вернешься!». «Очень хорошо, спасибо»— вот и все, что я смогла выдавить из себя.
— Куда ты идешь? Найдется свободная минутка?
Могла ли я сказать, что спешу в мясной магазин, куда на этой неделе завезли мясо?
— Надо сделать кое-какие покупки. Да, у меня найдется минутка.
— Отлично, — он одернул полы своего кителя, повел шеей, высвобождая ее из воротничка, и я увидела, что он растерян, очень растерян. Мне хотелось закричать: «О, Мартин, да не смущайся же ты, позабудь ту ночь. Нет, не ночь, а то, как ты убегал от священника, словно перепуганный кролик».
— Пойдем выпьем, — он небрежно взял меня за руку и повернул к себе лицом. — Куда ты обычно ходишь?
По-видимому, он решил, что я не могу не посещать питейных заведений. Ну что ж, в этом не стоило искать признаков пренебрежительного отношения ко мне — в те дни многие девушки, и приличные девушки, наведывались в бары. Я тоже жила в этом мире, но не была частью его. С тех пор как Мартин последний раз коснулся моей руки, как мы, смеясь, катались по траве, я жила как монашка, я словно умерла.
— Куда хочешь, — улыбнулась я.
— Я знаю одно тихое местечко. Пошли.
Он торопливо потянул меня за собой, словно у нас осталось совсем мало времени. Мы миновали какую-то аллею, Мартин толкнул дверь и по коридору провел меня в комнату, где ярко горел камин. Там стояло с полдюжины покрытых стеклом столиков с металлическими ножками. В помещении сидела только одна парочка — офицер и нарядно одетая женщина с сильно накрашенным лицом. Мартин усадил меня в углу, спиной к стене, и сел напротив.
— Что будешь пить?
«Лимонад», — хотела сказать я, но передумала.
— О, что угодно.
— Джин… джин с лимонным соком?
Я хотела повторить: «Да, что угодно», но искоса брошенный на меня взгляд женщины заставил произнести:
— Да, пожалуй, джин с лимонным соком.
Мартин облокотился о стол, его лицо было недалеко от моего, он смотрел мне в глаза. Я вспомнила, что все было точно так и в тот вечер, которому суждено было стать последним.
— О, Кристина, — шепотом произнес он. — Я так часто думал о тебе.
— Правда? — мягко спросила я, чувствуя, как волны любви, волны безбрежного океана, накатывались на меня и устремлялись к Мартину.
— А ты думала обо мне?
— Да, все время, — ответила я и не опустила при этом глаза.
Робкая улыбка заиграла на его губах, и он шепотом спросил:
— Не могу в это поверить… Ты замужем?
— Замужем? — я скривила лицо и покачала головой. — Нет, — потом тихо произнесла — Я не замужем.
Я не стала задавать ему тот же самый вопрос — знала, что он не мог жениться.
— Ну тогда готов поспорить, что у тебя кавалеров хоть отбавляй.
Беседа начиналась не так, как я себе представляла, но я решила, что он просто желает выяснить, есть ли у меня парень, и безо всяких уверток ответила:
— У меня нет кавалеров. И никогда не было. Так что ты…
Его лицо стало очень серьезным, он быстро моргал глазами, выпрямляясь на своем стуле. Он уже хотел что-то сказать, когда официант принес наш джин. Подав мне бокал, Мартин чокнулся и произнес:
— Твое здоровье.
— Твое здоровье, — произнесла я, попробовав первый в моей жизни джин. По-моему, на вкус он был просто ужасен.
Он пристально посмотрел на меня, потом едва слышно произнес:
— Ты хочешь сказать… что ты… — он опустил глаза и, поворачивая бокал в пальцах, колебался. «Ты никого не знала, кроме меня?»— могла бы закончить я за него.
Я не могла сказать: «У меня была дюжина шансов для этого», хотя это и было бы правдой, точно так же, как я не могла сказать: «Я несколько лет ждала этого дня, чтобы просто увидеть тебя». Но совсем замкнувшись, я бы только расстроила его или даже напугала. Напугать его прежде, чем он увидит Констанцию, — только не это! Я знала: когда Мартин увидит ее, он станет моим навсегда. Я вовсе не думала о том, чтобы поймать его в ловушку. Моей натуре претила подобная хитрость. Я просто верила — и этим все сказано. Мартин был отцом Констанции, я считала его своим мужем. Увидев своего ребенка, он тоже понял бы, что другого мужчины рядом со мной не существовало. Но я пока не упомянула о дочери, может, все-таки немного хитрила. ’