— У меня есть двадцать пять фунтов.
— Маловато. Теперь просят дороже — тридцать и больше.
— И что они делают?
— Не «они», а «она». Достанет у тебя это.
Я думала, что Молли знает какое-то лекарство, и вовсе не предполагала, что это нужно «доставать». Я вся как бы съежилась от отвращения и проговорила:
— Молли, я так не хочу. Разве нельзя принять какое-то лекарство?
— Не будет стопроцентной гарантии. Некоторые препараты выворачивают все внутренности наизнанку, а зародыш все равно остается. Нет, только эта женщина — беспроигрышный вариант. И единственный, потому что ты не можешь позволить себе взвалить на горб еще одного ребенка. Томми говорил мне, что ты знала его — этого типа — еще до войны. Констанция — от него?
Я взглянула на Молли.
— Да.
— О Боже мой, — она сделала длинный выдох. — Теперь мне все ясно. Ты совсем спятила, Кристина. Такая девушка, как ты, могла бы выбирать среди лучших парней, а ты позволила укусить себя дважды одному и тому же псу. Ты что, совсем зеленая? Можно подумать, ты втрескалась.
Да, можно подумать, что я втрескалась. Так оно и было — я стала мягкой, слабой, сентиментальной. Тот, кто не любит, не станет пестовать четыре года некий миф, и тот — если только он не человек совсем иного склада — не будет перебивать мужчину, который говорит о деньгах, и не предложит ему вместо этого заняться любовью. Да, Молли была права.
— Я немного посплю, а после обеда схожу к мамаше Прингл, потом сообщу тебе, когда она за тебя возьмется.
«Чем делать аборт, можете с таким же успехом взять новорожденного ребенка и вышибить ему о стену мозги. Даже помышляя об этом, вы совершаете грех, а прибегая к нему, вы губите свою бессмертную душу».
Слова из службы отца Эллиса, которую он провел совсем незадолго до этого, звучали в моих ушах так громко, как будто он стоял в этой комнате, и на какое-то мгновение мною овладел ужас, тот вызывающий трепет ужас, который испытывает католик, когда его душа оказывается в беде. Вероятно, эти чувства ясно отразились на моем лице, потому что Молли воскликнула:
— Да что с тобой?
— Я не смогу пойти к этой женщине, — словно со стороны услышала я свой дрожащий голос.
— Но ты же не отказалась бы принять лекарство, это одно и то же.
Да, это одно и то же — и в то же время нет. Если я приму лекарство и оно сработает, ребенок выйдет вроде как выкидышем, но доставать его — совсем другое дело. Я не могла объяснить этой разницы ни себе, ни Молли, но именно по этой причине не могла решиться на аборт. Тошнота подступила к моему горлу, и я бросилась на кухню. Я склонилась над раковиной, а Молли поддерживала мне голову и успокаивала меня. Лишь когда мы вернулись в комнату, она сказала:
— Ты вспомнила о священнике, верно? Вот к чему может привести посещение мессы каждое воскресенье. Лично я завязала с этим много лет назад. Меня им не запугать. Я больше рассчитываю на этот свет — никто что-то не вернулся с того, чтобы показать, какие он заслужил там призы за то, что был здесь паинькой, черт побери. Так что кончай глупить. Впрочем, ты же всегда была вроде как любимицей у святого отца, да?
Любимицей у святого отца! После этих слов во мне немедленно поднялась волна ненависти ко всем священникам, и особенно к отцу Эллису. Если бы в тот вечер он не наткнулся на нас. Если бы я только не засмеялась тогда и не выдала нас обоих. Если бы… если бы… Любимица святого отца!
Потом Молли тихим, успокаивающим голосом произнесла:
— Ты обдумай все это. Пережуй денек-другой, время еще есть. А потом посмотрим, что делать. Но помни: мне все равно, что ты решишь, я всегда рада видеть тебя здесь.
Один вывод сделала я в жизни: если нет средства излечить болезнь, всегда можно найти утешение. Таким утешением стала для меня Молли, по крайней мере на какое-то время.
Я была уже на четвертом месяце — скрывать это дальше стало уже невозможно. Подозрения окружавших меня людей вырвались наружу, и меня буквально обложили со всех сторон. Скандал выплеснулся не только на улицу, но и затронул прихожан нашей церкви. Никто не обращал внимания на то, что Сисси Кемпбелл и многие подобные ей гуляли направо и налево, пока отсутствовали их мужья, и что, бывало, дети появлялись на свет несмотря на то, что мужья отсутствовали по нескольку лет. Но эти женщины были замужем, обручальные кольца были их защитой, и если они по собственной глупости разок подзалетели, то уж, конечно, не повторяли этой ошибки. А вот Кристина Уинтер повторила — и сразу стала безнравственной особой.