– Подожди, дай я выйду на минутку в туалет, – девушка отстранилась, наспех привела себя в порядок, поцеловала его и вышла.
Когда она вернулась, Севастьянов молча развернул девушку к себе спиной и спустил с нее колготки, потом мягко подтолкнул к столу. Евгения приняла удобную позу, парень вошел в нее, при этом его руки, как у пианиста, порхали с бедер на грудь, нежно лаская поясницу. Женя протяжно застонала.
За стенкой зазвенела посуда, что-то уронили. Громко ругался директор, и возмущенно восклицала Марина.
Комната встретила спонтанных любовников густым табачным дымом. На полу валялись разбитые фужеры, мандариновые дольки и еще какой-то мусор.
Практически не пивший Макс как-то странно поглядел на сладкую взлохмаченную парочку и прошептал себе под нос:
– Свиньи… Люди сидят за столом, а они…
Как ни странно, его шепот услышала Ксения и, вперив в Фирсова остекленевший взор, повторила по слогам:
– И-мен-но, свинь-и!
Раскрасневшаяся Марина уже кричала на директора:
– А я не позволю тебе в таком виде садиться за руль!
– А кто ты такая, чтобы здесь распоряжаться? – надменно поинтересовался Бояринов, напялив на себя красный колпак, несколько часов назад украшавший голову Бакунина, и разразился хохотом.
Культурная программа подходила к концу.
Ледяной ветер пронизывает насквозь. Женька прижимается ко мне то с одной стороны, то с другой, прячась от обжигающих порывов, и мешает ловить такси. Одну машину из-за нее я уже упустил. Наконец автомобиль с желтыми шашечками подруливает к нам, и вот оно – желанное тепло. Говорю таксисту, куда ехать, и водитель резко рвет с места, как заправский уличный гонщик. Ему уже далеко за пятьдесят, у него аккуратно постриженная бородка, на лице – очки в желтой оправе. Не удивлюсь, если он имеет ученую степень кандидата или доктора. Кто только не таксует в наше время! Один раз меня вез лауреат Государственной премии.
По радио передают о наводнении в Америке, а цепкие глаза шофера наблюдают за нами в зеркало заднего вида. Все правильно! Умный водила всегда настороже. Сейчас мы целуемся и тискаемся, а потом вдруг ломик достанем! Засовываю руку между ног Евгении и наблюдаю за реакцией таксиста. Никакой реакции. Конечно, за смену ты и не такого насмотришься. Раздумываю: может, трахнуть Женьку здесь, на заднем сиденье, для экзотики? Однако лень взяла верх. Да-а… Стареть начал ты, Сашенька, если экстрим уже не привлекает.
С определенного момента я стал относиться к сексу как к спорту. Даже вел дневник спортивных, то бишь сексуальных, достижений. Я имел женщин на снегу, на колесе обозрения в парке, во всех доступных транспортных средствах, в лифте, на дереве и много где еще… Эммануэль умерла бы от зависти!
Все началось после окончания пятого класса, во время летних каникул. Родители отправились лечить свои гастриты в Кисловодск, а за мной было поручено присматривать маминой подруге тете Тане. Мальчиком я рос домашним, с дворовыми мальчишками не знался, и мать с отцом уехали на юг с легким сердцем. Тетя Таня периодически забегала, заносила продукты, и мне даже не нужно было выходить на улицу. Я валялся на кровати, читал, смотрел телевизор. Короче, убивал время, как мог. В тот раз наша знакомая зашла ко мне после какой-то вечеринки. Она была одета в черную блузку с глубоким вырезом и достаточно короткую юбку. Если вам скажут, что одиннадцатилетних мальчиков не интересуют женщины, не верьте этому! У меня в укромном месте были спрятаны вырезанные из журналов картинки, марки, обертки от жвачек – разумеется, все это с различной обнаженкой, и я периодически тайком их рассматривал.
Мамина подруга села на стул, закинув ногу на ногу, и я не мог отвести глаз от ее полных ляжек. Она перехватила мой взгляд и усмехнулась:
– Ну что, не одичал тут, в заточении? Иди сюда, я тебе апельсинов принесла.
Поставив пакет с фруктами на пол, тетя Таня привлекла меня к себе. Я окунулся в густой аромат женских духов, пота, винного перегара и еще чего-то. Полные груди прижались ко мне, и по телу будто пробежал электрический разряд.
– Ну что дрожишь, глупенький? – Женщина провела ладонью по моим волосам и расстегнула пуговку на блузке, потом еще одну… В голубых глазах маминой подруги заплясали чертенята, и она начала медленно освобождаться от одежды. Я и представить не мог, что женщины такие полные, когда разденутся. Тетя Таня увлекла меня на кровать и склонилась надо мной, стоя на четвереньках. Ее огромные груди распластались на мне и медленно поползли вниз. Вслед за ними скользили ее губы, и я утонул в море желания.
Мы не вылезали из кровати несколько дней. Моя учительница, дававшая уроки плотской любви, отрывалась от своих обязанностей лишь для того, чтобы сбегать в магазин. Открывая все тайны своего тела, тетя Таня убедительно просила ничего не рассказывать матери, иначе, говорила она, нас просто прибьют. Мне и самому это было понятно. Хотя теперь, с высоты прожитых лет, было ясно, что мамина подруга больше всего боялась попасть под статью за растление малолетних.
Родители ничего не заподозрили. Лишь мама заметила, что я сильно похудел за это время. Моя чувственность была преждевременно разбужена, и секс мне был уже просто необходим. В школе я имел половые контакты и со старшеклассницами, и с некоторыми преподавательницами. Александра Васильевна, тезка и классный руководитель, стала частенько оставлять меня на дополнительные занятия. Знали бы родители, чем мы занимались вместо русского языка и литературы!
Я уже учился в десятом классе. Ощущения притупились, захотелось чего-то нового. Мое внимание привлекла тихоня Наташа. С наиболее бойкими девчонками из нашего класса я уже переспал, и было просто интересно, как поведет себя серая мышка в нелепых очках. Родители у Наташи умерли, она жила с бабушкой. Как-то, предложив изумленной моим вниманием девочке проводить ее до дома, я очутился у нее в квартире. Обычная схема не сработала, и с первого раза ничего не получилось. И со второго, и с третьего… Во мне проснулся охотничий азарт. Только через месяц я лишил ее девственности и, естественно, потерял к ней всякий интерес. Но Наташа в меня влюбилась. Она не давала мне прохода и оказывала всяческие знаки внимания. Сначала это льстило моему самолюбию, потом стало раздражать. Через пару месяцев я не знал, куда мне спрятаться. Чуть позже бывшая тихоня сообщила мне о том, что беременна. Я понял, что влип по самые уши, представлял реакцию родителей, и голова шла кругом. Наташа стала заводить разговоры о том, что нас могут зарегистрировать в ЗАГСе в порядке исключения. Она строила планы на будущее, тесно прижавшись ко мне, как сейчас Женя, и я делал вид, что согласен. Мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации, но ничего рационального предложить не мог. Наконец в моей голове созрел план.
В тот день я сказал родителям, что простудился и в школу не пойду. Они не возражали. Один школьный товарищ, проинструктированный мной, «по секрету» поделился с Наташей, что я чуть не умер, наглотавшись таблеток. Зареванная тихоня застала меня в постели. Меня бы приняли в ГИТИС вне конкурса, если бы приемная комиссия увидела сценку под названием «Умирающий». Еле слышным голосом, закатив глаза, я сообщил Наташе, что врачи нашли у меня неизлечимую болезнь, и лучше уйти из жизни безболезненно и сейчас, чем потом и в муках. Девушка рыдала, я, войдя в роль смертельно больного, тоже. Ненавязчиво с моей стороны прозвучало предложение уйти из жизни вместе. Как Ромео и Джульетта, Антоний и Клеопатра… Да мало ли примеров беззаветной и всепоглощающей любви! Честно говоря, я сомневался в эффективности этого замысла. К моему изумлению, Наташа согласилась!
И вот мы стоим на балконе ее квартиры, расположенной на восьмом этаже, забравшись для удобства на табуретки. Тихоня написала по моему совету предсмертную записку, где винила во всем несчастную любовь. Ей я сказал, что оставил родителям такое же послание. Солнце щедро разбрызгивало закатное золото, и на крыше соседнего дома ворковали голуби. Мы взялись с Наташей за руки, но свободной рукой я незаметно ухватился за бельевой шнур, чтобы не потерять равновесие. На счет «три» я сделал вид, что прыгаю, а сам незаметно подтолкнул девчонку. Впрочем, она и сама прыгнула. В воздухе тихоня перевернулась, и мне запомнились ее изумленные глаза. Я занес одну табуретку в комнату, захлопнул дверь. Все обошлось. Никто не сомневался, что это самоубийство. Говорили, конечно, что косвенно виноват в этом я, но только косвенно. У нее не было отца, который смог бы заступиться за свою девочку, не было матери. Единственным родственником была бабушка, которая случившееся не пережила.