— Дядя Квинт, ты ведь тот самый герой, который перебил сто вольсков голыми руками, а здесь прикончил подлеца Круделия и победил самого Аппия Клавдия?
— Авл, всех погибших у вольсков было сорок. Так что молва врёт. «Utile non debet per inutile vitiari». (Правильное не следует искажать посредством неправильного).
Поговорили ещё немного о разных мелочах, и тут пострел выдал:
— Дядя, говорят, что ты станешь моим отцом? Вот ведь как хорошо было бы!
Все невольно расхохотались, хотя сначала для порядка нахмурились и прогнали Авла. А двадцатилетняя симпатичная пепельноволосая, белокожая, сероглазая Порция «смутилась», закутав лицо покрывалом и поглядывая искоса на Квинта. Словом, Квинт был сражён.
Свадьбу решили сыграть торжественно и дать вдове в приданое усадьбу недалеко от Пренесте, возле герникских гор. Место, дескать, красивое, благодатное, хоть и не безопасное, но не герою уходить от военных тревог. Поэтому потребовалось совершить все обряды, объявить заранее о помолвке, и свадьба была назначена через месяц, сразу с оговоркой, что, если за этот месяц вспыхнет война, то в первый счастливый день после роспуска армии.
Почти у всех гостеприимных хозяев повторялись истории, подобной той, что случилась с молодым Павлом Канулеем.
Он на второй день рано утром встретил Квинта при выходе из его таберны и попросил:
— Славный Квинт Гладиатор! Твоё боевое искусство стало уже легендой. Нет ли на тебе обета перед богами сохранить его в тайне, и мог бы ты немного обучить меня?
Евгений, зная, что практически у всех народов, у которых ставка в войне делалась не столько на организацию, сколько на индивидуальную смелость и умения, были школы рукопашного боя, не счёл это нарушением культурного эмбарго и не отказался.
— Есть на мне обеты, но они не мешают мне учить достойных. Выйдем во внутренний двор.
Всё у Павла шло наперекосяк. Где нужно было расслабиться, он напрягался, где нужно было отключить мысль, начина думать и терял время. Но, весь избитый и многократно поверженный наземь, он лишь воспылал ещё большим желанием.
— Если ты не запрезирал меня за тупость и неумелость, мог ли бы ты завтра ещё раз преподать мне урок?
На следующий день у Павла стало получаться ещё хуже. Поэтому на третий день Квинт сказал:
— Духовно ты не готов. Сейчас попытаемся начать учить тебя следить за духом и разумом своим. Садись, как я тебе покажу, и повторяй сначала за мной, а потом мысленно, слова.
И Евгений произнёс мантру, которую он создал сам таким образом, чтобы она ничего преждевременно не открывала.
— Бог, имя которого неизвестно, светлый создатель мира, царь мира нашего и всех миров и времён, тот, перед кем отчитываются все боги всех народов, даруй мне ясность и твёрдость духа, а я обязуюсь использовать её, чтобы твёрдо и честно идти путями своими.
Никогда не сидевший по-восточному Павел стойко выдерживал необычное упражнение, и, когда еле-еле встал на затёкшие и болевшие ноги, вдруг сказал:
— Я понял, сколько я не понимал. Мне нужно было бы долго и упорно учиться у тебя или у твоих загадочных учителей.
— Ты сейчас сказал решающие слова. «Radices litterarum amarae sunt, fructus dulces». (Корни наук горьки, плоды сладки). Если мне боги дадут возможность учить тебя по-настоящему, я буду. Но тебе это недёшево обойдётся во всех смыслах.
— Я и моя семья готовы. Если на тебе нет обета, мог бы ты сказать, где учат такому бою?
— Могу лишь сказать, что в неблизких краях на востоке.
— Понял. Я уже слышал, что ты в молодости ездил с купцами в Грецию и там исчез лет на пять. Мне рассказывали о греческой борьбе панкратионе. Но я думал, что это лишь развлечение, игры гречишек.
Другие поняли, что Квинт учился в Египте или вообще в далёкой загадочной Вавилонии. Один даже робко высказал догадку про Индию. Заодно всем стало ясно, почему Квинт раньше свои боевые навыки не применял: наверняка обучение было связано с жестокими и неразглашаемыми обетами могущественному неизвестному в Риме богу. Сейчас этот бог разрешил показать искусство и учить ему. Квинт уже стал подумывать о том, чтобы зарабатывать на жизнь, создав «школу боевых искусств».
Тем временем умер пожилой царь жертвоприношений Гай Юлий Цезарь. Это звание римляне ввели после брутовой революции, поскольку по ритуалу на многих религиозных обрядах председательствовать должен был царь, а кое-где лично приносить жертву. Не было титула почётнее и ничтожнее, чем этот. Избирался или назначался диктатором царь жертвоприношений пожизненно, носил древний драгоценный венец и пурпурную тогу, сидел в Сенате и на Форуме на курульном кресле, но не мог занимать никакой другой должности и говорить в официальной обстановке имел право лишь тогда, когда это требовалось по ритуалу молитв и жертвоприношений, и лишь ритуальные фразы. Царь жертвоприношений немедленно исключался из списка Сената и не мог голосовать даже на Народном собрании.