— Почему ты нас называешь римлянами? — возмутился Сициний. — Я предлагаю выслушать посла, но, если он не пойдёт на все наши требования, немедленно идти и занимать Велитры.
— «Non annumerare verba sed appendere». (Слова следует не считать, а взвешивать). Вот теперь я отвечу, почему совет Гая Сициния гибелен. Займём мы Велитры. Рим посчитает это объявлением войны, и кому мы тогда вынуждены будем подчиниться как бесправные союзники? Вы молчите? Да, вольскам! А теперь посмотрим, что будет, если Рим стерпит. Вольски не имеют договора с нами, и они сразу пойдут забирать Велитры обратно. Нам придётся или подчиняться Риму без всяких условий, или попадать в неволю к вольскам. Так что, Сициний, лучше предлагай прямо: плебеи, отправим посла к вольскам и подчинимся им, поскольку мы не хотим договариваться с Римом, где мы могли многое решать. Лучше исправить своё положение там, где мы уже имеем права, чем молить врагов о снисхождении. «Patriae fumus igne alieno luculentior». (Дым отечества ярче огня чужбины).
После такой речи разговоров о переселении в Велитры уже не было. А Сициний бешеными глазами смотрел на Квинта, почувствовав, что, по крайней мере на время, он потерял свой авторитет. Единственное, что он смог противопоставить, было повторение и усугубление обвинения:
— Плебеи! Сразу видно, что Квинт — предатель! Он подкуплен и обольщён, он теперь будет стоять за патрициев! Предлагаю изгнать его вместе с семьёй из лагеря, пусть убирается к своей любимой проститутке в Рим!
И тут Евгений сообразил о клиентах Аппия Клавдия. На демагогию нужно отвечать демагогией, на атаку — контратакой. Оправдываться ни в коем случае нельзя!
— Плебеи! По-моему, тут шныряют клиенты царя Аппия, именно они распространяют разговоры о том, что я подкуплен!
Хоть обвинение было и бездоказательным, оно попало в яблочко: люди подтащили за шиворот к трибуналу четырёх лизоблюдов Аппия, которые не смогли придумать лучшего, чем начать оправдываться:
— Мы правду говорили. Аппий сказал, что он лично от Вергилия слышал, что Квинта приручили. Вергилий ему тяжёлый золотой браслет для жены подарил.
— Порция! — закричал Квинт. — Выверни мой дорожный узелок наизнанку перед всеми!
Жена, которая со смешанными чувствами слушала всю перепалку, поскольку и сама была очень обижена на мужа, в решающий момент встала на правильную сторону. Она вывернула узелок, где были две луковицы, обломок лепёшки, пара сребреников и несколько медяков, которые Квинт прихватил на всякой случай.
— Вы что, на мне золотой браслет видите? — закричала она. — Ничего не принёс муж из Рима, только силы у него забрали!
Народ расхохотался: легенды о ночном подвиге Квинта ходили по лагерю наравне со слухами о его предательстве. И он припечатал:
— «Plus stricto mendax offendit lingua mucrone». (Язык лгуна сильнее обнаженного меча).
После этого он немедленно сошёл с трибунала. А лагерь продолжил шуметь. В бестолковых спорах прошёл остаток вечера и следующий день. Когда подошло время решать, народ оказался не готов. Они знали, против чего идут, но не могли понять, за что же конкретное борются. Общие слова про свободу теперь не работали.
Конечно же, ночью жена, вместо того, чтобы обнимать мужа, стала пилить его за измену. Говорила она тихо, чтобы соседи не услышали, а когда подняла чуть голос, её сразу одёрнул Квинт, который не отвечал, а только время от времени пытался обнять супругу:
— Тише, представляешь, как твои кумушки обрадуются, услышав нашу перепалку! И себя опозоришь, а меня мужики лишь ещё больше уважать будут.
Кончил это Авл:
— Мама, спать мешаешь! Папа тебя очень любит. И он победил в битве, а ты что, хотела, чтобы он вернулся опозоренный и побеждённый?
— Не хотела я позора, сынок, но и не могу его отдавать этой хищнице!
— Ты что, богиню хищницей назвала? — перешёл в контрнаступление Квинт.
— Венеру я почитаю. А хищница — это та, кто, богиней прикрываясь, тебя в своё лоно затянула.
— Вот здесь ты права, жёнушка моя! Я до сих пор усталый.
— Муж мой милый! Как тебе трудно пришлось! И богиня на тебя, и волчица хищная! И обеих ты усмирил и победил! — осознав ситуацию, прошептала жена. Обними меня, я тебя утешу.
Квинт обнял жену и начал её нежно ласкать, не соединяясь. Ей было хорошо, она стала тянуться к мужу, и вдруг отшатнулась:
— Меня обнимаешь, а об этой шлюхе думаешь!
— Жёнушка, как ты желаешь с богиней поссориться? Это не шлюха, а танцовщица и служанка Венеры. И как только я вас с Авлом вижу, я даже намеренно подумать о ней не могу: вы моя семья и моя защита, а я — ваша защита!