Ночью на должника Статия Герия напали рабы и клиенты Гая Аквиния. Статий сумел ускользнуть, добежал до дома трибуна Луция Альбина, но тот оказался заперт. Пока в доме обсуждали, что сделать, вооружались и организовывались, должника уже уволокли. Возмущённый народ потребовал собрать плебисцит.
Выступивший на нём Сициний заявил:
— Наши трибуны до сих пор ещё не осознали, что они теперь магистраты, а не частные лица, что их особы священны, и на них никто не может покуситься. Они просят, вместо того, чтобы требовать. Они робеют, когда нужно быть смелыми. Они защищаются, когда нужно нападать. Я предлагаю, чтобы двери домов трибунов были открыты круглые сутки, и днём, и ночью. В любое время плебей должен иметь возможность найти защиту!
Предложение прошло единогласно.
— И ещё к этому я присовокупляю, что надо бы нашим трибунам являться в курию во время заседаний Сената, чтобы они слушали обсуждения и могли немедленно воспрепятствовать глупым решениям отцов-сенаторов.
Против этого предложения выступил и Альбин, и Лициний, они оба отметили, что оно приведёт лишь к раздражению и возобновлению беспорядков. И лишь через десятилетия отцы-сенаторы сами сообразили, что вето, высказанное без лишних ушей и глаз, намного предпочтительнее интерцессии, наложенной публично. Тогда трибунов допустили в Сенат, смирив на время свою сенаторскую спесь.
Квинт несколько опасался, не уйдёт ли кто-то из учеников? Но они все собрались наутро четвёртого дня и привели с собою ещё четырёх молодых плебеев. Павел Канулей, который, хотя его успехи и были весьма средними, пользовался уважением сотоварищей за упорство и волю, сказал:
— Мы показали своё незрелое боевое искусство друзьям и семьям, и те восхищены. Наставник, вот ещё четверо, которые хотят учиться у тебя. Никто из них в ростовщичестве не замешан. Посмотри на них, и разреши идти с нами тем, кого допустит к себе Бог.
Квинт внутри отметил грубую ошибку Канулея, но виду не подал. Поговорив с четырьмя новичками, принял их и сказал: «Поскольку им придётся догонять, двое из старших должны будут заниматься с младшими». Ученики выбрали десятниками Канулея и Ювенция.
Вечером, когда новички ушли строить свои хижины, Квинт выговорил Канулею, но так, чтобы слышали все старые ученики:
— При непосвящённых никогда не говори: Бог. Называй: неведомый Бог, Бог Квинта, можно иногда наш Бог. Нельзя давать даже повода клеветать, что мы сомневаемся в римских богах и пренебрегаем ими. И новые ученики будут принимать присягу Богу Единому лишь через месяц. А вы сейчас поклянитесь, что год будете учиться у меня каждый день, кроме тех дней, когда я вас буду отпускать, и войн.
Ученики радостно поклялись. Они уже чувствовали себя тайным обществом, причём его основателями. Этого ли хотел Евгений? Он пока не мог понять.
Смерклось, и в этот вечер был метеоритный дождь. Пытливый Теренций спросил прямо:
— Наставник, ты говорил, что звёзды — это миры больше нашего. А как же сейчас они падают и сгорают?
— Посмотри на небо. Исчезла ли на нём хоть одна звезда? Двадцать тысяч лет звездочёты наблюдают за небом, и ни одна звезда не пропала. Это на самом деле летящие на нас из необъятных глубин камешки и прочее. Они накаляются и сгорают в воздухе. А самые большие иногда и на землю падают. Вы видели такой небесный оплавленный камешек в стене храма Ромы.
— Это что, наверху воздух такой горячий? Вроде бы, когда на гору поднимаешься, он холоднее становится? — продолжил Теренций.
— Наверху он действительно горячее. Но дело даже не в этом. Когда ты сверлишь палочкой огненную подставку, палочка нагревается, трут загорается и ты раздуваешь огонь. Когда ты бежишь, тебе становится жарко. А эти камни и прочий мусор летят так быстро, что горят.
— Почему же они тогда раньше не сгорают? — спросил Бруттий.
— Воздух — это одежда и броня Матери-Земли. Она им защищается от ударов из глубин других миров. Если бы не воздух, эти камни долетали бы до нас и пронзали бы нас сильнее стрел. А Землю бы безобразили шрамами. Если бы вы знали, какая красивая наша Земля, когда смотришь с ближнего неба! Её одежды голубые, с белыми узорами облаков на них.