Квинт поприветствовал прибывших и ушёл к себе, сказав, что ему необходимо сосредоточиться и помолиться. Друиды понимающе закивали головами и улыбнулись. Видимо, это им понравилось.
У Квинта голова чуть не взрывалась. Вот так вот. Уже титулуют первосвященником, и явно скоро запросят к себе в обмен священников и учителей. Но ведь Рим с кельтами всё время яростно враждовал? Да, но разве постоянные свары с вольсками помешали сотрудничеству? Словом, ситуация становится всё более запутанной. Одно ясно: в этот мир вброшена закваска, и брожение началось. Интересно, почему этруски и греки не проявляют никакого желания узнать, что же творится на Склоне и вокруг него? Видимо, мешает спесь цивилизованных людей: не может у полуварваров быть нечто достойное! «Разве из Галилеи Христос придёт? Из Назарета может ли быть что доброе?»
Гигия Квинт, как и обещал, немедленно приставил к делам. После трёх дней разговоров с ним, частично через Сильвия, частично на языке чертежей и чисел (латинский Гигий осваивал очень медленно; ещё и поэтому Порция была им недовольна), выяснилось, что на самом деле познания Гигия отнюдь не только теоретические. Что Илиаду и Одиссею, и многие стихи Сапфо и Гесиода он знал наизусть, было всего лишь приятным дополнением к тому, что он умел применять геометрические методы к расчёту конструкций и даже частично к их проектированию (учёт статических сил). Квинт с Гигием немедленно спроектировали более подходящий для Квинта дом: с двускатной крышей и окнами (слюда была уже известна, и затянуть оконные отверстия слюдой… тоже не нарушение культурного эмбарго: кое-где так уже делали). Конечно же, печь спроектировать было уже выше сил Гигия, так что пришлось предусмотреть место для очага и съёмный кусок крыши над ним. В доме был центральный зал типа атриума, но со сплошной крышей над ним, четыре комнаты, открывающиеся внутрь (для хозяина, хозяйки, сыновей и дочерей), и две комнаты, открывающиеся наружу (для Гигия и для гостя).
Гигий пытался показывать Волкам приёмы панкратия, но почти все они оказались намного примитивнее принесённых Евгением из восточных единоборств и самбо. Эллин был удивлён отсутствием алтарей других божеств и духов, кроме IGNOTUS DEUS. В веру свою его пока что не посвящали.
Квинт огорошил грека тем, что дал ему полотна и велел записать на свитках Илиаду, Одиссею, известные ему стихи и то из греческой истории, что помнил Гигий. Ведь история городов Великой Греции дошла очень фрагментарно: историки были в самой Элладе. Далее, он проверил знания в греческом Авла и пары учеников, которые занимались с Гигием, после чего похвалил Авла, а ученикам досталось палкой и по дню очищения: они, оказывается, в основном узнавали то, что нужно для торговли на рынках.
— Забывать о том, что нужно сейчас, нельзя! Но, если вы будете знать только это, Рим никогда не станет более велик, чем Греция, и не пройдёт свой Путь!
Ещё пара ребятишек из группы Волчат Сильвия тоже немного занималась с Гигием, и Квинт демонстративно перед всеми похвалил их, а Сильвий присоединился к нему:
— Вам, Лесным Волкам, надо будет ходить через многие страны, смотреть и слушать, запоминать и записывать, перенимать всё лучшее и приносить предостережения по поводу худшего. Нужно знать греческий, этрусский, пунический, кельтский. А, может, ещё придётся овладеть египетским и мидийским.
Мидянами тогда часто называли персов.
Чтобы Гигий быстрее учился латыни, Квинт приказал ему составить учебники по геометрии, астрономии и статике. После этого овладение языком пошло намного шустрее. А Квинт грустно усмехнулся про себя:
«Теперь будут передаваться из поколения в поколение не Элементы Евклида, а Elementa Hygii».
Гигий донимал Квинта и Порцию просьбами купить ему мальчика или, в крайнем случае, молодую рабыню. Он пытался намекнуть на свои желания Волкам и Волчатам, но те на первый раз и на второй предупредили его, а на третий основательно поколотили. В итоге Порция, сначала тщательно разузнав всё и хорошенько познакомившись с кандидаткой и её семьёй, привела на Склон третью дочь из бедного семейства рода Порциев: Постумию. Пришлось Гигию обвенчаться с ней на алтаре Бога и забыть свои греческие склонности. Более свободное положение римских женщин привело его в восторг.