— Наш Бог покарал нераскаянного грешника, кощунника и льстеца, который пытался Его подкупить! — возгласил Луллий.
Народ был восхищён ещё одним свидетельством силы нового Бога. В тот же вечер Квинт спросил Луллия:
— Необычно пахло воскурение. Ты что, туда яда подложил?
— Нет, не совсем яда, — улыбнулся Луллий. — Снадобья, которое может взорвать изнутри сердце и мозг лгущего и надмевающегося.
А у Квинта вновь начались тяжёлые мысли: допустимо ли такое? И что делать с подношениями, ведь все религии начинали разлагаться, как только храмы и монастыри становились озабочены стяжательством. В данном случае выход нашёлся простой: на пожертвованные деньги построить приют для не поднятых отцами детей. Когда семья Лупернала попыталась потребовать возврата денег, Квинт ответил просто: «Разве неведомый Бог не избавил его от болезни?» Консул согласился с этим доводом.
Когда обе жены были на своём участке, они по очереди приходили на ночь к Квинту. Медония, хотя и смотрела с восхищением на Фламина, никаких поползновений не предпринимала. Иногда она вступала в связь с кем-то, чаще всего с тем, кого в данный момент врачевала. Когда Квинт пожелал выдать её замуж, она объяснила, что целительницы-друидки дают строжайший обет безбрачия, потому что для исцеления иногда может потребоваться полюбить борющегося с болезнью или раной. Но однажды случился эпизод, вошедший затем в легенды сообщества.
Поскольку у Сиянии были месячные, Порция несколько ночей подряд приходила к Квинту. Когда Сияния наконец-то очистилась и пришла к мужу, там уже ждала Порция.
— Сегодня по очереди моя ночь! — гордо заявила римская жена.
— Но ведь я четыре своих ночи уступала тебе, — растерялась Сияния.
— Веди себя скромнее, наложница! — вспылила Порция и сразу же почувствовала, что допустила грубую ошибку, но от этого ещё больше распалилась на соперницу и на мужа, который не принимал никакого решения.
Сияния ответила ошибкой на ошибку. Она истерично завизжала:
— Ты плебейка, а я царская дочь! Ты сына родить ему не можешь, а я уже двух принесла! Он больше любит меня, чем тебя!
Неизвестно, что было бы дальше, но тут рядом с разгневанными матронами выросла невысокая и уверенная в себе шатенка Медония.
— Раз вы не можете поделить мужа и наносите ему душевные раны, я на эту ночь забираю его себе, чтобы исцелить то, что вы, ревнивицы, навредили.
Обе жены с гневом посмотрели на неожиданную соперницу а затем на мужа, которому принадлежало последнее слово. Квинт улыбнулся, взял Медонию за руку и со словами: «Принимаю твою помощь, прекрасная целительница», ввёл её в свой домик. Обескураженные жёны сразу помирились и побрели к себе на участок, перемывая по дороге косточки Медб.
Квинт ожидал неистовой страсти. Страсть была. Но главным образом Медб учила его, как обходиться с женщиной, причём давала советы и показывала приёмы разные для темпераментной Порции, которой необходима прежде всего сила и интенсивность объятий, и для нежной Сиянии, которой нужна длительная гармоничная ласка. Утром объединённые силы соперниц выстроились у входа, но Медония их обезоружила.
Она выбежала из дома нагой и стала кататься по холодной росе, подначивая женщин:
— Лучший способ омолодиться и сделать кожу мягче. Но вы ведь неженки и не осмелитесь на такое.
Первой сорвала одежду и стала принимать ванну из росы, душистых трав и цветов Порция. За ней последовала Сияния. Ученики любовались и выкликали здравицы. А затем, омытые и прекрасные, три женщины: мощная, фигуристая, черноволосая, черноглазая, смуглая Порция, тонкая, изящная, нежная, беленькая, светловолосая, сероглазая Сияния, маленькая, крепкая, золотокожая, острогрудая, кареглазая шатенка Медония — взялись за руки и стали кружиться вокруг Квинта, как были нагими, смеясь.
— Три грации, — раздался чей-то голос.
— Нет, три богини, — возразили ему.
Кто-то бросил Квинту красивое краснобокое яблоко. Женщины смотрели на него, не переставая кружиться. Квинту хотелось отдать яблоко Медонии, но он нашёл лучший выход: съел его сам. Женщины расхохотались, довольные, что другой не отдали предпочтение, и быстро оделись. А ученики призадумались и вечером Теренций вдруг спросил:
— Нагие танцовщицы или рабыни всегда вели себя так, чтобы соблазнять мужчин. А сегодня нам показали, что женская нагота и добродетельное поведение совместимы. Неужели совместимы также нагота и целомудрие?
— Если нет добродетели и целомудрия в душе, то никакие одежды и запоры не предохранят от блуда, — отрезал Квинт. И, вспомнив о том, что было принято в совсем другом мире (не в том, который он оставил, и не в этом), добавил: