Пауза.
-Вино лучше тебя...хотя конкретно это и средней паршивости. Как и ты. Но хорошо-хорошо. Сиди, и не перебивай. Должна же была уже привыкнуть, за сегодня или за всю прошлую жизнь. Ты открываешь рот, чтобы возразить или проклясть меня, давай же, валяй. Но лучше послушай о...мм.
Задумываешься и выдаешь первое, что приходит в твою голову.
-Посмотри на них. Сидят, исполненные своим эгоизмом и той чернотой, что в кругах поинтеллегентней зовется обществом. Ха, обществом. Посмотри на того - он толст и, по-видимому, богат. Ест что-то очень красивое, и не видит, что красная капля упала на его рубашку. Рубашка лоснится - паруса во время шторма олицетворяют рубашку. Она белая, а из-под нее торчит его красное тело. Повернись и посмотри на него. Рита. Гляди, как по его лбу стекает пот - так он уплетает красоту, на которую работяги потратили свое время. Он толст и богат. Он есть - и потому он ест. Зачем он ест? Рит, он же вполне мог купить себе и чего-то в переходе, но нет. Ест для своего существования. Я уверен, что увидев пятно, он выбросит рубашку, сожжет ее или отдаст нуждающимся сиротам. Дорогая же, а денег немерено. Посмотри, он не пьет - только вода в высоком стакане стоит. Смех. Представь, он был бы здесь один. Совсем один. Разве бы он поглощал красоту так некрасиво? Без каплей на рубашке и красного лица, бегло поднимающего глаза от тарелки. Посмотри, он иногда смотрит на нас, видит твою красоту и прикидывает, за сколько тебя можно купить. Оставь его одного - разве бы он был тогда собой? Разве бы он поглощал эту красоту так неаппетитно? Он ничтожество. Богатое и толстое. Смотри на него секунд двадцать, может - двадцать две. Ты увидишь его взгляд. Он затравленное животное, а никакой не хищник. Хищники не боятся пить красное вино без поданного на подносе мяса. Хищники не беспокоятся за холестерин и не пьют воду в половину двенадцатого. Черт, уже, наверное, больше. А он все такой же. Таким, как он, не место среди нас.
Пауза. Толстый человек в окрашенной красным пятном белой рубашке молча доедал то, что ты назвал красотой. Он и правда изредка поглядывал на двоих у окна ресторана.
-К черту его. И тебя. Со стороны может показаться, что мы нормальные; мы сейчас говорили о чем-то не касающемся нас, никто не подумал - ни толстый, ни официанты, какого стоицизма мне стоило не сказать о тебе чего-то, мы сидим и говорим отвлеченно - вот те на, как будто бы ничего совсем не было. Двое влюбленных. Супруги, студенты, родственники, коллеги - вот как нас могут увидеть сбоку и сзади, если мы будем говорить обо всем незначительном. Ха. Стоицизм, как будто бы не было Минска и подминского пространства, как будто ты тогда не сбежала на день, чтобы потом сделать то, что сделала. Напомни, это было один раз по три или три раза по одному?
Наливаешь вино в два стакана, расплескивая его на белоснежную скатерть. Два маленьких пятнышка теперь обрамляют почти что чистую белоснежность; кровавые точки, поставленные в трогательном и наивном письме.
-Забудь, пей. Пей, говорю. Ты смешная. У тебя дергается глаз, когда ты пьешь, когда ты куришь и когда по старой памяти отдаешься мне в моей холодной квартире. Кстати, у меня появилась другая.
Пауза. Кажется, будто бы сразу во всем дорогом ресторане.
-Молчи и слушай, как я пытаюсь прозу этой блядской жизни свести к поэзии, выражаясь на привычном мне наречии. У меня другая и это волнует меня - но не настолько, чтобы говорить об этом. С тобой точно. Ты думаешь, наверное, что я ради этого тебя позвал? Ха. Ты вновь плачешь и киваешь. Заслужила, Рит, но я не буду о ней говорить. Я позвал тебя, потому что устал молчать. Устал говорить односложно и просто, обманывая всех кругом. Ты - последняя в моей жизни и последняя, с кем бы хотел я сейчас быть. Но ты нужна мне, как больному - лекарство. Нет, как наркоману его доза. Вот, верно. Вот ты кто. Ты не женщина мне и не подруга, не проститутка, приходящая по вызову в два или три ночи, оставляя своего мужа спать в неведении. Ты доза. Пускаю тебя в свою жизнь на полчаса - а потом продолжаю жить, отбрасывая куда подальше мысли о том, как бы убить себя да побыстрее, чтобы не мучиться. Я же критик, бывший правда. Недописатель, потерявший то немногое, что имел, недостроитель, я ничего никогда не строил - иногда кажется, что я все просто взял и выдумал. В этом и есть суть моей жизни - терять, иногда жалея, а потом выдумывать и жить в этом выдуманном романтическом мире. Так что ты нужна. Чтобы и эти мои ужасные монологи продолжали жить, и я вместе с ними. Мы не будем о ней говорить. У тебя есть...тринадцать секунд, пока я осушу свой бокал до дна. Отсчет пошел.