-Стоп, стоп, а запла...а, вы тут остаетесь. Теперь куда? - смешно спрашивает таксист.
-Домой. Великорусская, 18.
-Это...
-Да покажу я. Дай только вперед пересесть.
Налево, прямо. Три светофора и светящийся ларек под вывеской о реставрации старого дома. Помнишь, Миша, как ты жил там когда-то? Теперь больше нет - дом реставрируют, жильцов, кажется, переселили куда-то еще.
-Что, непруха? - спрашивает таксист, ожидая удивления, но ничего совсем не получая. Объясняет, кивая, но не так, как это делает она. - Ну, с бабой твоей. Я ж как мог вас веселил, чтобы вы отвлекались...
-Не стоило. - Пожимаешь плечами, но губы зачем-то подрагивают. На сердце у тебя тяжко, а дыхание сбито. Но сейчас уже не так, как было утром - утром думал, что так тебе настает конец. Лицо посинело, а выдохнуть ты не мог целых полминуты. Сейчас не так, конечно же не так - поэтому и говоришь, не обращая внимания на последствия. - Но спасибо.
-Да ты браток совсем уже...эх. - Таксист качает головой. - Такую бабу и плакать заставлять? Не по-мужски как-то. Вижу все - плевать тебе на нее, а вот ей, браток, совсем...
Шелест твидовых вещей и превратившихся в песок соленых слез. Рита. Рита. Уже дома со своим любимым мужем, пока ты, Громов, сохраняешь в себе безумие чужого человека, просто находясь с ним рядом. Она поговорит с отцом, нет, врет, что поговорит, но на секунду можно представить иначе. Поговорит - и что? Думаешь, поможет? Ты же откажешься - сам прекрасно это знаешь; ты больше не наемный критик, больше не человек, а лишь оставленная кем-то на погибель ненужная вещь, купленная в перерыве между крупными и полезными покупками. Ха, Миш. Ты только вдумайся - как ты завуалировал то, что так не хотел, чтобы она поняла! Она, дура ненавистная, решила, что ты выбит из колеи потерей работы. Она думает, что тебе скоро совсем нечего будет есть. Глупая. Она совсем не знает тебя, что бы не утверждала, пьяная или же нет, любимая или же нет. Глупая, с годами приняла кодекс пробок, пустых, легких. Она не подозревает, что сегодня же ты пошлешь к черту и Риту, и весь ее краснолицый выводок, как бы заманчив он ни был; она не подозревает, что это все игра, затеянная ради того, чтобы снова крепко встать на ноги - да, встать на ноги, а не подолгу лежать, массируя их, и молиться богам Литературы и Социальности, не признаваясь и одновременно веря в это. Она глупая. Нет, не так - она Глупая, сама Глупость, потому что она женщина. Или - сама Женщина, что в принципе одно и то же. Она купилась на дешевый монолог, потому что он был личным. И все, в этом вся причина.
Стой, стой...о чем ты таком говоришь? Замолчи сейчас же и перестань этим заниматься! Ты врешь, врешь сам себе. Прямо тут, сидя на переднем сиденье такси рядом с пожилым уже человеком, хотя он старше тебя всего на несколько лет; ты пересел, а твои колени высохли, а она ушла к мужу и некрасивым детям; ты врешь и улыбаешься, а таксист думает, что это ты ему. Ты так просто рассуждаешь о вещах, которые тебе неподвластны, что уже и думать забыл, как хорошо тебе было рядом с ней, сегодня, сейчас, когда ты доводил ее до слез и принижал ее значимость в твоей жизни; ты успокаиваешься, принимая вымысел своих разных душ за чистую монету. Ты - лишь жалкая пародия на себя, Миша, пародия, которая не желает ощущать себя этой пародией; ты убеждаешь себя в том, что она нужна была лишь за чем-то одним, хотя на самом деле - за всем и сразу. Твои колени высохли, а рука снова начала болеть; но рядом с ней ты чувствовал себя иначе, да, иначе; четырнадцать минут прошли и она ушла, но не для того, чтобы ты теперь принижал ее значимости - она обязана помочь тебе там, где ты сам попросту не хочешь и пытаться. Ты думаешь, будто...
Нет, уже не думаешь. Таксист гордо заключает, постукивая пальцем по приборной панели:
-Великорусская, восемнадцать. Браток, ты же понял...
-Стойте. - Ты так много хочешь сказать ему, но не говоришь. Кое-как выдавливаешь из себя. - Едем обратно, где мы ее высадили.
-Хорошо, хорошо! - улыбается пожилой уже таксист, как будто бы все понимая. - Правильное решение. Ты, должно быть, сейчас многое осознал - я, браток, всем всегда и говорю - ...
Нет, не осознал; дома делать пока нечего. Мы доедем до нее, чтобы потом снова уехать на Великорусскую. В этом вся суть. Размышления стоят того, чтобы за них заплатить, пусть и всего на сто пятнадцать рублей больше.
9
-Ты не открывал мне целых два дня. Я стучалась, а твоя дверь оставалась закрыта. Ты знаешь, как мне было плохо? Не знаешь, нет. Гадкий ты, гадкий...Ужасный и холодный, потому что заставлял меня страдать и царапать свое лицо, потому что я думала о тебе и никак не могла...