-Громко или же тихо, странно или же совсем-совсем обычно?
Критика или секс? Вот в чем суть: необходимо просто выбрать, что в данный момент для тебя важнее, вот и все. Софистика; Аня становится уже без четырех минут Анечкой: не смотря на нее и не куря, ты чувствуешь, как твое тело инстинктивно к ней придвигается, а рука ложится на ее правое бедро, опоясывая спину. Ты чувствуешь ее легкую дрожь; может, все-таки, критика? Трезвый анализ, выявление мотивов и причинно-следственных связей, вечный образ секса как показатель бла-бла в конкретном эпизоде бла-бла; жизнь под тринадцатым знаком зодиака, немеркнущее созвездие Критика; пусть ты и устал от нее, признайся себе в этом. Ты любил лишь однажды и за всю жизнь использовал по назначению одну лишь только женщину, а твои попытки использовать других разбивались о нечто внутри тебя; она отплатила тебе болью и наверняка разрушила тебя целиком, открыв миру твой безумный талант; дочь редактора открыла в тебе сначала мужчину, а потом критика: как пошло, Боже, банально, Боже, безвкусно! И вот, спустя два месяца раздумий, ты делаешь шаг, нет, движение навстречу; из ее груди вырывается один лишь только выдох; она, глупая, даже не подозревает, какой ценой дается тебе это решение. Задумайся, Громов: ты умираешь, приговор или приказ: «смертен, поддайся», - пояснение и осознание конечности, не выраженное абстракцией, а лишь диагнозом доктора с размытым лицом; с Аней не будет шести лет, не будет подъездов, портвейнов и полей где-то под Минском, с ней не будет критики, не будет одного или же трех ужасных разов; с ней или же без нее будет одна лишь смерть, которая не принесет тебе наверняка ничего, кроме разочарования; таким образом, секс означает лишь одно - окончание жизни, говоря языком нелитературным - смерть.
-Ах, знаешь, эта румынская...цуйка, вот, так она хороша, даже очень! Знаешь, я бы выпила еще. Я бы пила ее столько, покуда не стану совсем равнодушной, покуда мне не будет разницы, громко, беззвучно или больно, конечно, с непривычки...
Смерть, да. А ты как думал? Однажды секс убил мальчика и взрастил мужчину в том холодном подъезде; теперь же он так отчаянно пытается убить мужчину, пытается убить всю критику этой бесцельной и бессмысленной карусели, которую люди поумнее называют жизнью. Твоя рука все сильнее растирает ее правый бок; неоновая стрелка двигается: до Анечки осталось не более трех минут. Есть время подумать о Рите, об Ане, о сексе, критике, Велине, Геликооне, обо всех вождях и всех бездомных, о смысле жизни, о работе и нищете, о том, как стремительно кончается курево, и почему ты любишь зеленый чай больше черного; есть время подумать о родителях, о том инциденте на семейном празднике с двоюродным братом, о стенке «Салют» и ненависти, возникающей при упоминании Великой войны, обо всем на свете - но почему-то совсем тебе не этого хочется. Критика или все-таки секс? Обычный, вальяжный и нервный, тот, к которому стремишься годами и тот, который становится тебе в тягость; последний твой секс был отдан богу моногамии, и ты, насколько ты сам это помнишь, прогнал ненавистную Риту и забылся тяжелым сном. Все это было давно - в сотнях предыдущих жизней до этого, в километрах и мириадах неизвестных миль, все было неправдой и реальностью одновременно; критикуй или клади руку на правую ногу; ищи мотив, или сними с нее какую-нибудь вещь; мотив женской ноги, сопоставление ноги с Млечным путем; сияние глаз как первородность звезд в зарождении новой...
-З-знаешь, это очень странно. Я...ничего, что так тихо? Просто я так ждала этого и...ах, как смешно, что я сейчас хриплю. Ты молчишь, а потому мне остается лишь говорить. Да и буду, Миш! Не знаю, сколько еще надо, не знаю...