Восемнадцатое
это было процессом единения и он раздел меня и наконец-то сделал женщиной в душе теперь какая-то пустота и доверие, я счастлива, была счастлива пока она не пришла и все не испортила, нет, не она, он испортил все одной лишь чертовой фразой - он сказал ее и мой мир рухнул
я теперь плачу остатки остались и падают на мои руки. Я ищу зажигалку, я сейчас сожгу тебя, мы будем жить, мы, МЫ, даже после его фразы и ее реакции и того что было после, я не покончу с собой и у меня не хватит духа покончить с ним, теперь мы повязаны, но зачем, зачем он это сказал?
Ты сгоришь, а я буду думать всю ночь, наутро я позвоню и дам объявление, я въеду к нему в квартиру, свою продам и мы будем задаваться одним вопросом. Мы, а не я одна - меня нет, есть только МЫ, и теперь не я буду спрашивать у Бога и разных стен, а МЫ будем вопить и шептать:
что нам делать дальше, что?
А потом мы будем снова молчать и курить красные, да, это хорошо, просто замечательно...
17
Я не грешна. На этом можно было бы закончить, но мы только начинаем и я совершенно не знаю, зачем для этого я выбрала Вас. Священник, кюре, пресвитер, святой отец, батюшка, отче - выбирайте любое, правда, какое не противоречит Вашему представлению о своем названии, своей сущности, которое Вас не оскорбляет; мне, признаться, давно уже все равно, ведь в этой религии я случайно, как бы ненароком - оттого я и невежественна; хорошо, что я выбрала католичество однажды и не вижу Вашего лица, а лишь вижу тень Вашего профиля. Мне не нужно большего - профиля будет вполне для меня достаточно, потому что воздух в моей груди может быть православным, католическим, протестантским, баптистским, мусульманским или еще каким-нибудь; дело ведь не в воздухе, верно? Мне нравится «кюре» - но меня можно простить, ведь я была воспитана, а значит я была избалована, я никогда не верила в религию, а только немножко - в великого Бога, и исповедоваться решила почему-то именно сейчас. Ничего, что кюре? Хотя нет, ничего - я утверждаю, что вовсе не грешна и что исповедь моя будет нести иной характер; значит грех мой пусть заключается в том, что Вы для меня - кюре, а я для вас - лишь Велина Маргарита Григорьевна, я называю Вас оскорбительным историзмом, а себя - чужой фамилией, но прежде чем начать, я признаюсь еще кое-в-чем.
Я не грешна, но я не представляю свою жизнь без католицизма, конкретно этого, Вашего, данного мне моим государством католицизма - того, о котором не вопят на улицах и того, каким не хвалятся у подъездов. Сегодня слово «атеист» звучит чаще, чем «католик», и я особенно рада, что никогда вслух не произносила ни того, ни другого; эта исповедь дает мне Богом данное право подвести некую черту и оттолкнутся от нее, стерев все предыдущие, ведь я никогда раньше не исповедовалась да и не особенно я этим интересовалась. Религия дает мне право - и я беру его, как Вы учите, я использую свое право, я отреклась от православия, но не потому лишь, что мне больно стоять на коленях; в этом государстве быть католиком или быть посетителем католиков значит быть в тишине, значит уйти когда вздумается и остаться незамеченным. Это хорошо, это вполне по мне; всегда я покрываю голову и зачастую она остается покрытой и далее, на протяжении целого дня; я выбрала, что я не «атеист», как отец мой, но я и не выбрала, во что мне конкретно верить; меня пугает слово «причастие», я никогда не причащалась, я никогда не причащусь - это тоже будет одним из моих обновленных грехов? Пусть так, кюре или же как Вас назвать иначе, чтобы вконец не обидеть? Я просто пришла к Вам и буду рассказывать ужасные истории, с которых давно уже стерлись ярлычки и грифы, я плохая католичка, я хожу в эту церковь больше десяти лет с попеременным успехом и я хотела бы, чтобы Вы не сердились - я не прошу отпущения или отпускания моих выдуманных грехов; Вы выслушаете меня и скажете, что же теперь мне необходимо делать и я...послушаю Вас, потому что больше мне ничего совсем не остается этим злым и холодным утром, когда я вместо причастия заняла кабинку и заняла ее надолго; это продлится какое-то время, так что если вздумали сбегать - пожалуйста, лучше сейчас; я отвратительная католичка, я не знаю наизусть ни одной молитвы и я никому совсем не скажу, если вдруг Вы захотите сбежать, кюре. Хорошо? Хорошо.
***
Нет смысла начинать с самого начала - оптимальной точкой, линией, вектором или отрезком, нет, шагом, можно назвать одно событие, случившееся непреднамеренно и как-то само; на дворе стоял апрель, мне было всего семнадцать, я была напугана миром, но успокоена отцом - стояло третье или четвертое, символизм с годами утратился во мне, прогорел, и я перестала запоминать новые даты, я перестала забывать также даты и старые; в тот день цвел морозник, дети кружились возле меня, случайные дети - вестники грядущих перемен, в тот день мои губы искали поцелуев, а находили лишь легкий апрельский ветер, а глаза мои искали человека, определенного человека - так ли смешно, что им стал Миша Громов, который проходил в тот ясный день мимо и посмотрел даже немного враждебно, ожидая, что я поддамся, случайный взгляд, сыгравшая ставка; я поддалась и посмотрела еще враждебнее, потому что поняла, что скрыто за «его», и дала то, что было за «моей»; никто ничего не сказал, он прошел так же и мимо - но я узнала, что он вернется по тому лишь, что он не обернулся; мы прочли мысли друг друга и наша враждебность закружилась в пьяном танце, он был старше - а старшим обычно не нужно правды, старшим почти даже не нужно хоть как-нибудь звучащих слов. Я гадала с того дня, когда он найдет меня снова, в какой из апрельских дней опять посмотрит на меня с враждебностью и желанием, которое эхом отражалось от стен, когда он снова пройдет мимо и не остановится; я была приличной, я была жертвой в душе, он же был губителем, в душе и так - я почувствовала это, то, другое, третье: я всего его почувствовала в тот памятный день и потом ждала его, не признаваясь себе в этом; когда он снова появился, я знала, что прошло шестьдесят три дня, прошло шестьдесят три ночи и все они были раем без него, а не адом, как бы Вы этому не удивлялись; история, которую я хочу Вам рассказать, кюре, началась там и продолжалась, нет, продолжается до этих самых пор.