***
Почему семья - это так важно для каждого мужчины? Кринолиновыми нитками они пытаются связать себя с женщиной и выткать свое потомство, они видят в этом чудо и некую уверенную закономерность; я же говорю, что это желание - это эгоизм любого человека, это сущий вздор, ведь хоть человек и создан для смерти и для продолжения рода, тупым пробкам под самую стать - становится матерью, тогда как мне это вовсе не надо; я переживала кризис со своим настоящим мужем, когда мне поставили диагноз: беременность; врач говорила мне:
-Шансы родить после третьего аборта практически равны нулю. Если вы вновь решитесь на это - детей у вас не будет почти со стопроцентной гарантией. Как ваш врач я очень не рекомендовала бы вам...
И мой муж, к которому пока я не была равнодушна, ничем себя не выдал, он лишь ждал снаружи и волновался; он не знал про первые два раза, и он никогда бы не узнал про третий - я не могла его подвести, не могла подвести себя; я не была в тот миг равнодушна, я плюнула на все и прошептала: «к черту», - и решилась родить, потому что думала, что это чувство пробудит меня ото сна. Это было десять лет назад и я не жалею об этом; правда, теперь я вовсе не вижу в этом смысла.
Я создала семью, хоть и считаю это данью эгоизму; мужчины хотят мальчиков, хотят научить их мужским мудростям и посмотреть, как их взгляды прорастут; Громовские дети бы появились сразу взрослыми, как и он сам: им бы вечно было бы тринадцать или двадцать шесть, они были бы религиозны, причем религиозны очень внезапно, они бы враждебно смотрели на своих родителей, которые бы отвечали им тем же; это было бы ужасно, поэтому я этого не захотела, кюре. Он мог бы попробовать создать семью со своей новой девочкой; он умрет, а его потомство будет жить; я бы поспорила, что сейчас они как раз производят это потомство или хотя бы стараются, но я слишком хорошо его знаю: Громов никогда не спал ни с одной женщиной, кроме меня, он никогда даже просто не уснет рядом с другой, ведь иначе он - совсем не Громов; он умирает и обязательно умрет, я не спасу его, потому что я уступила его этой молодой девочке, моя власть над ним потеряна - но ей нужно вырасти, чтобы понять, кто он есть и кем его нет; она думает, что он критик, но критик из нас двоих - я; Рита Велина создала его и решила, что он не будет нянчить маленьких Громовых и что моногамия есть лучшая его черта среди остальных менее лучших; я согласилась родить своего первого ребенка, потому что мой муж не был Громовым; кюре, у меня родился мальчик девять с небольшим лет назад, который носит имя Громова - Михаил.
***
Однажды утром мне стало странно пить украденную водку и я решилась на бунт - я проснулась раньше, украла его красную и крепкую пачку и ушла навстречу своим звездам и неоновой вывеске «девятнадцать», которая стала освещать мою жизнь. Я сбежала, кюре, и я задыхалась счастливой свободой, мое громовское рабство закончилось на время и я оставила его с зачатками критики, пьяного, в съемной комнате без денег, потому что жизнь - не место для невраждебности, а наша нуждалась в подкреплении, в том, чтобы расшириться и растолстеть; мне захотелось ощутить самостоятельность того моего утреннего ergo; я не хотела существовать лишь благодаря ему и благодарить его за то, что он похитил меня и грубо отвечал моему папе, когда я позвонила, а Громов вырвал трубку из рук; мы были где-то глубоко под Минском, залегли на самое дно, а потом вырвались и отправились в город; в городе не нашлось места, где бы им не пахло - мне пришлось зажать нос и идти наугад, пока я не нашла нового места, где еще не пахло Громовым и тем, что он называл «любовью», в том месте мы не предавались единению наших тел, что он называл «сексом», там не было той едкой отравы, что он называл «нами». Это был маленький клочок земли метр на метр и мне пришлось встать на одну ногу, вторую смешно выставив и балансируя; на меня косились и говорили разное, люди не хотели, чтобы я балансировала на одной ноге и смущала их, а я хотела их смущать, понимаете, кюре?