***
Мы продолжаем путешествие в поисках моих грехов? Если так, то следующей остановкой будет год, когда мне исполнилось двадцать два; тогда я позвонила отцу в последний раз; мой Громов уснул, когда во мне уже вновь начала проступать равнодушность, когда он спал, а я смотрела на него и плакала - я думала, что стало со мной и как он стал таким, каким стал; его бархатные руки загрубели стройкой, он принял причастие секты строителей, мы путешествовали; романтик бы сказал, что мы отстраивали постсоветское пространство, когда все вокруг умирало естественной смертью; я же критик - и я утверждаю, что он строил лишь потому, что больше ничего не умел, а в то время воровали много и реализовывали капиталы в дома, панельные и кирпичные: работы было тогда много для него, но платили ему не всегда деньгами, иногда едой - может, он и покупал ее и говорил, что платили едой: мне некогда было проверить, потому что я зачитывалась женскими журналами, которые где-то всегда находила; они были приятны мне, потому что в них не было материала для критики - а лишь для философского созерцания, лишь для утоления потребности видеть буквы и слова; он строил, я читала этот мусор, и мы путешествовали от стройки к стройке - или же мы бежали от чего-то, что другие называли бытом?
Иногда он был тем, тем самым; тем, кто никогда не говорил того, что ему внушила я и тем, кто однажды похитил меня - тем, кому не нужно было слов, не нужно было поводов, чтобы утолить свою холодную жажду; тем, кому нужно было молчать, а не говорить о том, в чем он не разбирается. Мы часто ссорились из-за этого, потому что прежнее его видение мира не было построено с точки зрения критики - глупо, что из-за этого я отказалась рожать ради него, создавать семью ради него. Два раза в тот год я снова чувствовала себя семнадцатилетней, триста шестьдесят три раза - я чувствовала себя не той, кого однажды он похитил и научил видеть Лиссабон в уродливых подъездах и в своей душе; я тянулась к этой странной сентиментальности, но он продолжал говорить - и моя враждебность угасала; он становился неинтересен и мне казалось, что я сбежала не с тем. Но я всегда ему принадлежала, кюре, и это он знал - ведь когда он прогнал меня после тех двух абортов, я ушла лишь потому, что он сказал: «ты должна уйти», - и я ушла, я вернулась к отцу, потому что утолять его желания - вот что было единственным нашим неизменным правилом; все же остальное было тем, что легко было изменить.