К черту все - исповедь должна быть исповедью, а не метафизикой; хотелось бы верить, что мой католицизм даст мне право на отмщение, право на ярость и право на его смерть; скорее всего я застану его с ней, когда открою его белую комнату своим ключом, если только он не сменил замок; после всего этого я все еще не считаю себя ужасным человеком - он считает, как думаете? Моя концепция существования отличается от пробочного; мое следствие, мое ergo говорит о том, что я должна понести библейское наказание, уголовное, психическое; я убила человека, кюре, даже трех, если принимать в расчет эти два глупых аборта; о каком спасении какой души может идти речь в этой кабинке, когда такая жестокость, как моя, оправдывается банальным: «Я-Рита»? Вы не обязаны отпускать мне мои мнимые грехи, не обязаны слушать это и жить с осознанием этой жестокости, которую я называю враждебностью; мне кажется, что мое равнодушие отступило за те неполных два часа, что я рассказываю Вам свои глупости, свои придуманные истории.
Сегодня я собираюсь вымолить свое наказание и наконец решить, что мне делать с ним дальше; как знать - может сегодня тот самый день, когда я забуду слово «враждебность» и впервые произнесу слово на букву «Л»; это не будет лабильностью и лубрикантом, кюре, это будет в разы банальнее; ненавидеть - это почти любить, а прощать - это наполовину ненавидеть; я отвратительная католичка, потому что сегодня я буду верить не в Бога, а кое-во-что еще.
20
Комната, белоснежность, бессюжетность; пустые стены и пустые головы, склоненные друг к другу. Возведение Ани в степень Анечки; внутренний холод и постукивание внутри головы, шум внутри твоей головы: тук-тук; тяжесть существования, нового существования, знания, сколько тебе осталось - ты слышишь предсмертный крик внутренней кукушки, которая устала отбивать тебе ритм; пустота, наслаждение; примирение с выбором, наслаждение выбором и ее молодым телом; ты сломал свою моногамность, ты - за повторение очевидного. В те десять минут, что вы движетесь с Анечкой в своем странном танце ты передумал многое, а Рита стояла и слушала; откидываясь на белую подушку, ты уже знал, что она стоит, что она наблюдает.
Придумать бы что-нибудь, пока никто не нарушил молчания; так просто, так замечательно быть начинающим в разговоре, самом важном разговоре, таком, что перечеркивает все и начинает новый отсчет; осушить бы метафизические реки, протолкнуть бы все Анечкины события вперед ее событий, подменить эту квартиру на почти забытый «Лиссабон»; так, чтобы она поняла, что в этом уравнении вас больше не двое - вас могло бы быть четверо, если бы не тот один, а не три ужасных раза; все меняется, ее лицо меняется, ее лицо бледнеет, а твое наконец розовеет; знаешь, Миш, даже твои губы перестают отдавать желтизной, кровь наполняет их, она перетекает прямо из ритиного сердца в твои губы; наконец-то, наконец-то...
Это месть или следствие ужасного, разрывающего выбора; глупо, если придется снова возвращаться к извечности спора, чтобы выразить одно через другое; жизнь через прошедшую жизнь, секс через критику; банально, что два этих элемента, две эти категории не могут совместиться воедино; красные или белые; протестантство или католичество, путь к Богу под дождем в начале твоего Минска или сжигание страниц из библии, когда разочаровался, когда нужно бы было их сохранить; выбор, чертов выбор, даже сейчас он стоит перед тобой - выбор фразы, точной, условной; категориальность сказанного, конкретность, не вода - лишь кусок твердой почвы; нужно что-то устойчивее, чем все то, что было сказано заранее; она не понимает, что происходит, ни одна, ни другая, никто никогда не поймет, что ты выбрал секс, а не критику; странный выбор, неправильный - как говорила однажды тебе Анечка: «ты весь неправильный», - и это было чем-то вроде правды; в конце концов будет смерть - так почему бы не попробовать, так почему бы не сказать то, чего она никак не ожидает?
Анечка, Анечка - тебе немного жаль ее, ведь мгновение - и она закричит, разрушит это мгновение, когда ты начинаешь с чистого листа одной лишь только фразой; это должно стать твоей немой сценой; это должно стать вершиной триумфа. Это могло бы стать вершиной твоей критической метафизики, точнее того, что ты этим подразумеваешь; критика для тебя есть разум, секс есть чувство; разум и чувство - нет, космос и хаос; это возникло из древности, а ты, жрец наподобие Лакоона пронес это в себе, закрепил, выбрал; ты совершил невозможное, умирая - и сердце Риты разорвется, она поймет, что не она помогла тебе, а другая; Анечка, лишняя часть уравнения, глупая и маленькая, стала твоим новым Богом; с ней не было Минска, с ней не было одного ужасного раза, а не трех, с ней была лишь бессюжетность и белоснежность; к этому ты шел целых двенадцать лет, а может и двадцать: ради этого ты умрешь; этот выбор, нет, это знание стоит и не таких жертв - в конце концов, что может значить это странное слово - «жить», всего лишь для одного литературного критика?