***
Этот день не забудется, нет, не забудется никогда, потому что сегодня он спас меня, да, спас, чтобы потом убить и оставить наедине со своими мыслями, со своей неопределенностью - вот что он со мной сделал, вот чем он отплатил мне за то, что я была Аней, а потом внезапно превратилась в Анечку, он шептал мне слова и делал меня женщиной, настоящей, ответственной, пока я не увидела, что он смотрит мне за спину, я обернулась и увидела ее, плачущую, постаревшую, жалкую - но жалкой оказалась я, потому что выбрала то, чего выбирать не стоило, меня парализовало его ядом и этот яд вконец меня опутал, парализовал и заставил принять на веру решение, которое почему-то взял на себя он; я думала, не будет его и меня - будем лишь МЫ, но нас не оказалось, оказалось лишь, что он боролся все это время и, казалось, будто бы специально выжидал, чтобы сделать все запутаннее, больнее, чем это было раньше. Я не знала, что так может быть. Я думала, что теперь все станет проще.
Почему я стала Анечкой для него в тот момент, как подо мной растеклось красное, залило его белые простыни, когда я стала женщиной, стала почему-то Анечкой? Я испортила его белизну; наверное, он этого и ждал, наверное, наверное, - теперь я сомневаюсь во многом, но теперь мне точно некуда бежать, ведь мы стали НАМИ, для меня это так, пусть никто больше в это не верит; это красное на белом стало символом, а он любит символы, он уволенный, но критик, все было замечательно до одного только слова, которое разрушило колдовство, нет, слово не было словом «реальность», ведь это не литература, которую он критиковал, это жизнь, и в ней бывают такие страшные слова вроде его сказанного, после которого непонятно, что было правдой, а что - глупым экспериментом или чем-то в этом роде; я не стала слушать историю, которую они называли «их прежней», они не поняли разве, что мне плевать на их чертово «их», а есть значение лишь для волшебных «МЫ» - и никак иначе?
***
Мой дорогой кюре, это странно, но я вернулась; мое мироздание пошатнулось, как я и обещала, я была наказана, я была возведена до небес после, потому что хоть отопление уже и дали давно, я почувствовала, как его белая квартира насквозь пропахла холодом двух или трех желаний; этот день принес мне боль, восторг, разочарование, выбор, принятие выбора и непринятие выбора; сегодня я вспомнила в его квартире Лиссабон, чтобы забыть; прикинула в уме простенькое уравнение, каким мы являемся, попыталась вычеркнуть бесполезную часть и усомнилась - а такая ли она бесполезная; я поняла сегодня, что умирая - жалеешь меньше а то и вовсе не жалеешь; я столкнулась со стоицизмом, с принятием и непринятем; я окунулась в моря его метафизики и своей абстракции, меня чуть не вырвало от увиденного зрелища, с этого дня я не переношу красный цвет - больше никакого красного, портвейн теперь напоминает и будет напоминать мне о ней, о другой; странно, как одно только слово может перевернуть твой мир, всего одно слово, сказанное с убийственной точностью; слова порождают выбор, который порождает последствия; он выбирал между сексом и критикой, кюре, словно бы это два противоестественных явления - и он даже сумел выбрать, представляете?
Не знаю, услышал ли меня Бог, но я была наказана слезами и возрождена возможностью выбора; слово срезало мои уши, в памяти всплыл папа и все то, что я делала для его, Громова, уничтожения; осознание приходит на пороге смерти - для этого люди умирают, а умирая - учат; я плакала и она плакала и наши слезы были на его лице - казалось, что и он тоже плачет; греческий катарсис на красной от крови белой простыне; теперь я ненавижу красный, но, знаете что, мой кюре? Я сказала ему то, что давно было нужно сказать: я сказала, что люблю его; удивительны были его слова после, ее слова после, но значение имело лишь то слово, которое сломало мой мир, его мир, ее мир; он перезапустил наши миры одним лишь только словом - на неожиданную для меня букву «П»; теперь все это становится лишь странным сном, никак не литературой, а чем-то похожим на жизнь.