- Какая разница, если он всех нас лишил жизни своим поступком?
Мать хватается за голову. Её плечи вздрагивают. Конечно, Гоша был её любимым сыном, а я родился непонятно зачем. Никчемный придаток. А теперь ещё и смею в чём-то Гошу обвинять.
- Я пойду. Спасибо за чай.
Помню, праздновали Гошино двадцатилетие. Мне было двенадцать. Учился я средне, на четвёрки - и слава Богу. Не потому, что не мог, а потому, что особого желания не было. Порыва, что ли. Гоша тогда уже был надеждой семьи, гордостью и главным материным делом. Я болтался на задворках, не слишком понимая, зачем нужен здесь. Но брата любил, тянулся к нему, он даже казался мне каким-то неземным, небожителем. Теперь-то он точно оправдывает это детское впечатление. В общем, его двадцатилетие отмечали бурно. Главный праздник семьи Риваковых, можно сказать. Понаехали двоюродные тётушки и дядюшки, троюродная сестра (нет, пусть будет кузина!) с громким именем Стелла и простецким отчеством Степановна. Стелла Степанна. О чём думали её родители? Гоша, значит, сидит во главе стола, будто царь, оглядывающий своих подданных - верных и не очень. Стелла с розовым блеском на губах и жирной тушью неэстетично ковыряет куриную ножку. Ножка потом окажется под столом, не выдержав экзекуции. Я разглядываю Гошу. Он всегда был красавцем - по мнению окружающих. Видным парнем. Это я в двенадцать страдал от припухлости и тщетно пытался втянуть в себя щёки, а потом вырос в худую девочку. Впрочем, меня устраивает.
- Ты чего печалишься, мелкий? - спрашивает Гоша.
Гости ржут и веселятся, а я сижу в углу на диване. В зеркальной двери напротив отражаются мои огромные, как мне кажется, щёки.
- Я всегда такой буду? - интересуюсь я.
Мне двенадцать, и это единственная проблема, которая меня беспокоит.
- Какой?
- Страшный.
Гоша улыбается.
- Вырастешь - увидим.
- Я никому не нравлюсь, - ною я.
- Мне - нравишься, - уверяет Гоша, садится рядом и треплет меня по макушке.
У него отцовские тёмные волосы, а я - рыжий цыплёнок. И нос разрисован дурацкими веснушками.
- Может быть, посидишь ещё чуть-чуть? - говорит мать, и я возвращаюсь в действительность.
Смысл? Послушать твоё недовольство Славкой, которую ты толком не помнишь и не знаешь? Стать свидетелем очередной истерики из-за Гоши?
- Боюсь опоздать в универ, - это правда.
Я везде и всюду боюсь опоздать - после того, что случилось с Гошей.
- Когда ты снова приедешь? - в узком коридоре ещё хуже, чем на кухне. Полумрак - и далеко не романтический - кое-как скрывает пыль и вездесущую труху. Она чувствуется даже в воздухе. Эта квартира будто застряла в прошлом - моя мать съехала отсюда в двадцать, и с тех пор ничего не поменялось.
- Пока не знаю. Дел много.
Дел толком нет, но я придумаю что угодно, дабы оттянуть следующую встречу.
- Тебе совсем не хочется меня видеть? - шепчет мать.
Надо же, какая проницательность. Я разглядываю нитку на рукаве её платья. Худую шею, впалые щёки и тоскливые глаза. Морщины на лбу. Она вся тусклая и однообразная, как сепия, поблёкшая от времени.
Я не представляю, что ей ответить. Меня спасает звонок. Мать возится с телефоном, не попадая с первого раза в нужную кнопку.
- Да?
Я слышу в трубке мужской голос. Хахаль, наверное. Сейчас припрётся ещё, начнёт нотации читать, как я мать не люблю и не уважаю. Она ему всё время жалуется, как же иначе.
- Серёжа приедет через десять минут, - говорит она, кладя мобильник на тумбочку.
Сёрежа. Ласково как. Тогда мне точно лучше уйти.
- Отлично, - я обуваюсь, подставив палец под пятку.
Без ложки. Как в детстве.
- Давай, звони. Не болей, - какая несусветная ерунда.
А что мне ей пожелать? Что сказать на прощание?
- И ты, сынок, - она давит из себя улыбку.
Ненавижу. Терпеть не могу это обращение, так и режет уши.
- А с этой девочкой я бы, на твоём месте...
- Разберусь, - обрываю я мать. - Не маленький.
И чем ей не угодила Славка?
Прежде, чем начнётся новый виток истерики ("Как ты с матерью разговариваешь?"), я выхожу, прикрывая за собой дверь. Спускаюсь пешком на первый этаж. В подъезде отвратительно. Я выбегаю на улицу, набираю Славке.
- Ты скоро там? - выдаёт она недовольно.
- На остановку иду, Славочка. Не опоздаю, обещал же.
- Ну-ну, - фыркает она в трубку. - Давай, Веснушкин, я без тебя гнить на парах не собираюсь.
Всё, гудки. Я действительно иду на маршрутку, а навстречу мне топает хахаль Серёга. Я киваю, но он делает вид, что не замечает этого и с гордо поднятой головой шествует мимо. Вот крыска, а. Метро трясёт меня так же, как и по дороге к матери. Народу немного поубавилось. Я сижу, уткнувшись в новостную ленту Фейсбука. Можно сказать, Фейсбук непопулярен среди молодёжи. Ни один мой одногруппник здесь не сидит, но я сижу, потому что мне интересно. Интересно литературное сообщество - я читаю здесь критиков, писателей, поэтов. Фейсбук - тесный и одновременно широкий мирок людей искусства. Я читаю здесь рассказы одного канадского автора. Заглядываю к чешскому поэту за новыми строчками. Читаю, как громят очередной роман Пелевина, хотя ни одной книги его не открывал. Не хочется. И тут мне приходит мысль: Миша, наверное, тоже здесь сидит. Может быть, даже публикует иногда стишки. Собачится в комментариях с критиками. Хотя нет, вероятно, он не из тех, кто собачится. Он просто удаляет и блокирует, чтобы не растратить, так сказать, поэтическую энергию. Быстро нахожу его страницу. Целая тысяча друзей, подписчики, лайки. Комментариев немного - чистит, значит. Я был прав. Последний пост недельной давности - стихотворение, которое Миша читал вчера. Действительно, в таком формате его тексты воспринимаются лучше. Задевают сильнее, что ли. На аватарке он с сигаретой в мундштуке. Позёр, усмехаюсь я. Серьёзное выражение лица, взгляд в душу. Ну всё, товарищ, убедил. Истинный творец. Читаю ещё пару стихов и лениво кликаю на "Добавить в друзья". У меня на странице информации мало - аватарка, несколько фоток со Славкой, пара постов. У Миши стена изъедена стихами. Фоток тоже мало. Пора выходить. Закрываю Фейсбук, мобильник возвращается в карман. В наушниках играет фортепианная соната Вайнберга. Депрессивно-озлобленная музычка, но после разговора с матерью сойдёт. Славка встречает меня у метро. Улыбается и не спрашивает ничего. Не надо спрашивать. Протягиваю ей наушник. Она прикладывает его к уху и морщится.