Видишь ли, Фрил, в этом деле слишком много алиби. Некоторые из них просто великолепны. Но алиби остаются, а времена меняются.
Ты хороший парень, но у тебя непомерный аппетит к деньгам. Ты жаден до денег, ты без ума от них. Ты потратил на них годы и теперь не можешь работать. Это смешно, Фрил: безопасность — для тебя!
У Фрила дрожали руки, но он молчал.
— Итак, тебе предложили деньги в обмен на клятву, что ты видел, как совершилось убийство. Тебе сказали, что Пелтхем мертв и что он никогда не сможет опровергнуть твое обвинение. И ты согласился взять деньги и показать, как ты видел, что Пелтхем совершил убийство. Ты ошибся в одном: убийца никогда не хотел, чтобы убийство приписали Пелтхем у. Однако ты еще ничего не получил, Фрил. Вероятно, и не получишь. Но у тебя есть реальная возможность попасть в газовую камеру. Знаешь, это очень безболезненная смерть.
С недельку ты поболтаешься на свидетельском месте, будешь даже «звездой» среди свидетелей, потом Пелтхем докажет свое алиби — и твоя судьба решена. Окружной прокурор не выпустит тебя.
— Пелтхем мертв,— упрямо сказал Фрил.
Мейсон засмеялся.
— Это ты думаешь, что он мертв. Из-за простреленного пальто. А он просто имитировал бегство. Женщина, которую он любит, замешана в этом убийстве, а Пелтхем не хочет ничего объяснять. Вот и все.
— Я никому ничего не говорил.
— О да-да! Ты капнул прокурору, а он сказал репортерам.
— Вы снова обманываете меня.
— Ты так считаешь? Подумай как следует! Эх ты, бедолага! Сиди и шевели мозгами. Альберт Тидингс был убит, когда сидел в своей машине и ждал, пока кончится дождь. Он умер не сразу. Его нашли без сознания в половине двенадцатого, отвели в дом миссис Тидингс, уложили в постель, и только потом он умер. У него в кармане лежал револьвер 32-го калибра. Он им не воспользовался. Очевидно, и не пытался его вытащить. На платке в пальто были следы губной помады.
Тидингс узнал о. Пелтхеме и своей жене. Если бы к его машине приблизился Пелтхем, Тидингс убил бы его. Тогда на его платке не было бы следов губной помады. Если ты только пораскинешь мозгами и на минуту задумаешься об этих следах, ты многое поймешь. Кто его поцеловал? Его жена? Она ненавидела его. Нет, Фрил, есть только одна женщина, которую он мог поцеловать или которая могла поцеловать его. Он поцеловал эту женщину, потом его пристрелили. Подумай об этом.
Фрил стиснул руки. Мейсон зевнул.
— Вот и вся игра. Мы живем своими крохотными жизнями, и они нам кажутся важными. Но увы... Теперь твою фамилию возьмет себе государство, а взамен выдаст тебе номер. Оно подарит тебе новый костюм. Тебя проводят в газовую камеру, на пятнадцать минут оставят одного. Не бойся, Фрил. Мы только думаем, что нужны в жизни, а на самом деле мы лишь шестерни в огромной машине.
Фрил молчал.
— Видит Бог, ты виноват,— продолжал Мейсон.— Ты знаешь, почему Тидингс не воспользовался своим револьвером. Он стрелял, но ты подменил револьвер, Фрил. Ты один в ответе за то, что случилось. И ты заплатишь за это.
Мейсон посмотрел на часы.
— Осталось три минуты, я ухожу. Когда я закрою дверь, тебе уже поздно будет спасать свою хилую шею. Я — твой последний шанс, Фрил.
— Вы не сможете пришить мне это дело, Мейсон,— забеспокоился Фрил.— Не сможете. Я ни в чем не виноват.
Адвокат засмеялся.
— Ты дурак, Фрил. Ты же признался, что видел, как
было совершено преступление.
Мейсон снова взглянул на часы.
Дверь неожиданно открылась, и в номер вошел мужчина, захлопнув ее за собой. Два пальца он приложил к голове.
Мейсон вскочил.
— О, капитан! Давненько я вас не видел. Я думал, что арестовывать его придет Голкомб. Вижу, вы сами решили провернуть это дело.
— Да,— рявкнул громовым голосом визитер.— Я сам хочу сделать это.
— Послушайте, капитан,— торопливо заговорил Мейсон.—Этот человек — кролик. Он —крыса. Он бедный, забитый шантажист. Но мне не нравится видеть эту крысу на веревке. Я думаю, он готов сказать правду. Если он скажет правду, я попытаюсь спасти его шею. Мой секретарь с машинкой, и она запишет все, что он скажет. Капитан, разрешите сделать это... будьте человеком.., дайте ему всего шестьдесят секунд. А? Ради меня...
Детектив вздохнул.
— Хорошо. Только ради вас.
Мейсон повернулся к Фрилу.
— Ну, молокосос, живее!
— Хорошо,— дрожащим голосом пролепетал Фрил,— я признаюсь... А если я признаюсь, вы спасете мою шею?
Мейсон кивнул.
— Вы обещаете?
Снова кивок.