– Кажется, я что-то об этом слышал, – припомнил Кирк. – Доходили слухи.
– Так вот, их лидером является профессор университета, ученый-физик по фамилии Хольцман. Исидор Хольцман. Больше он был известен как политический деятель, причем совершенно эксцентричный и не соблюдавший никаких норм поведения. Порой он буквально впадал в состояние блаженного идиотизма от сознания собственной значимости для кучки своих сторонников. А те, действительно, ловили каждое его слово и почитали, как святого. Хотя большинство нормальных людей считали Хольцмана просто психопатом.
– И он действительно был психически ненормальным?
– Официально – нет. Его никто толком не обследовал, и диагноз не был поставлен. К тому же наше гуманное законодательство запрещает насильно подвергать людей психиатрическому освидетельствованию только за политические убеждения. Как я уже говорил, по сравнению с другими общественными организациями в Лиге насчитывалось не так уж много истинных сторонников. И власти попросту не воспринимали их всерьез.
– Прошу прощения, господин президент, – вмешался Зулу. – Но какие цели преследовала эта организация?
Эриксон тяжело вздохнул.
– Лига предлагала так называемый курс на политическое обновление, согласно которому Центавр должен был выйти из состава Федерации и выслать с планеты всех граждан, не принадлежащих человеческой расе. Мало того – еще и всех “цветных”. За людей Лига считала только представителей с определенным цветом кожи. Прошу прощения, мистер Зулу.
– Значит, выходцы с Востока Хольцману с товарищами тоже не нравились? – поинтересовался пилот.
– Да. И негроиды тоже. Однако он намеревался терпеть всех, кто поможет ему воплотить в жизнь эту программу. Как вы понимаете, небелое население, как и представители других космических рас, относились к Лиге неприязненно. Это их подзадоривало еще больше.
Излагая факты, Эриксон расстраивался все больше и теперь говорил уже с меньшим воодушевлением.
– К счастью, в наше время немного найдется людей, разделяющих расистские идеи. Лично для меня является совершенно непонятной ненависть к людям с другим цветом кожи или формой глаз. А тем более, когда открыто уже столько миров, жители которых вообще не похожи на Homo sapiens.
– Оказывается, для некоторых это до сих пор норма, – мрачно констатировал Кирк. – Извините, сэр. Ну и что же дальше?
– В течение десяти лет Хольцман активно занимался агитацией и саморекламой. Власти смотрели на его выходки сквозь пальцы, и реальных шансов провести своего кандидата на выборах в Конгресс у Лиги практически не было. Люди неохотно покупались на бредовые посулы Хольцмана, и их брошюрки популярностью не пользовались. Такое положение дел, в принципе, устраивало наше правительство.
– Из этого следует, что вскоре произошли какие-то негативные изменения? Я правильно мыслю?
– Примерно месяц назад Хольцман обратился к бывшему президенту с просьбой об аудиенции. И вскоре добился встречи. Он потребовал для своей организации предоставления возможности более широко участвовать в политической жизни планеты, а так же изменения в составе кабинета министров. Причем подано это было в ультимативной форме, и срок определялся в течение месяца. Хольцман заявил, что Лига уже достаточно долго терпит гонения, и в случае невыполнения его требований Новые Афины будут стерты с лица земли.
Эриксон достал из кармана мятый платок и вытер им лоб.
– Президент, естественно, поднял на ноги всю службу безопасности и приказал взять Хольцмана под арест за угрозы в адрес правительства. Но тот сразу же заявил, что в случае его ареста столица будет уничтожена в тот же день. Президент, конечно же, не поверил этому, но решил подстраховаться и оставил Хольцмана на свободе. За ним была установлена слежка, однако ему часто удавалось запутать следы и уйти из-под наблюдения. У этого человека, как и у всякого параноика, было слишком хорошо развито чувство опасности.
– И все же, почему президент поверил в возможность совершения столь масштабного теракта? – спросил Кирк.
– Видите ли, капитан, несмотря на все свои странности, Хольцман все-таки был весьма талантливым физиком-ядерщиком. Поэтому президент и предположил, что этот сумасшедший действительно может вытворить какую-нибудь гнусность. Никто не знал, чем он занимался в последние годы, и перегибать палку не стоило.
Эриксон устало поднялся с кресла и, заложив руки за спину, сделал несколько шагов по залу заседаний.
– Но ошибка заключалась вовсе не в том, что Хольцмана отпустили, – продолжил он, возвращаясь на свое место. – Мы считали, что он угрожает применением радиоактивных веществ или организацией ядерного взрыва. Но оказалось, что замышлял он нечто иное.
– Хольцман использовал аннигиляционное устройство, – дополнил его рассказ Кирк, пристально глядя на министров. – Резонный вопрос, – где он взял антивещество?
– Этого мы не знаем, – упавшим голосом ответил Эриксон. – Натаниэль, может быть, вы проясните ситуацию?
Бурк с готовностью кивнул. Похоже, он давно уже готовился к подобному повороту разговора.
– Когда стало известно об акте шантажа, служба безопасности проверила все лаборатории и предприятия на предмет утечки или наличия неучтенного урана, плутония и других радиоактивных элементов. Все возможные каналы были тут же взяты под контроль. На всех авиа, аэро и автомобильных маршрутах были установлены плотные кордоны радиационного обнаружения и блокирована любая возможность ввоза в столицу даже миллиграмма указанных веществ. Но о существовании аннигилятора никто всерьез не задумывался, так как это было слишком невероятно. Мы не занимались поисками антивещества. Но время шло, и срок истекал.
– И в конце концов угроза была приведена в исполнение, – закончил его мысль Кирк.
Эриксон печально закивал головой и развел руками.
– Взрыв произошел примерно через час после истечения срока ультиматума, – сказал он. – С тех пор Лига ушла в подполье. Хольцман тоже исчез, хотя, возможно, он погиб от своей же адской машины. Может быть, вместе с ним на тот свет отправилось и все руководство Лиги. Их штаб-квартира находилась в Новых Афинах. Хотя, кто знает? Резиденции этой организации имелись повсюду. Скорее всего, сам Хольцман и вся верхушка заблаговременно покинули столицу и засели где-нибудь в укромном месте.
– Хотелось бы верить, что они не успели далеко уехать и сдохли в мучениях где-нибудь по дороге, – неожиданно сказал Бурк.
Голос его звучал глухо и злобно. Кирк заметил, как побелели костяшки пальцев на его сжатых кулаках. Уловив пристальный взгляд капитана, Бурк пояснил:
– В Новых Афинах у меня остались жена и дочь.
"Ради чего?! – задался вопросом Кирк. – Столько крови! Джоанна, родственники этих, сидящих сейчас передо мною людей, и еще сотни тысяч бессмысленно загубленных жизней! Зачем?! Что я скажу Боунзу, когда вернусь на “Энтерпрайз”?"
После неожиданно возникшей непродолжительной паузы снова заговорил Эриксон:
– Вы не должны нас осуждать, капитан. Последние несколько дней на нашу долю выпало слишком много несчастий. Мы все немного не в себе. Извините, если что-нибудь не так.
– Не нужно извиняться, господин президент, – ответил Кирк. – Я все понимаю. Мы тоже пребываем далеко не в праздном состоянии. Безусловно, вы сделали все, что могли. Президент не мог позволить безумцу диктовать условия правительству, а вы, Бурк, действовали сообразно с логикой, присущей всякому нормальному человеку. Просто Хольцман провел запрещенный прием, и никто не был к этому готов. Так что не вините себя.
На лице Переса отразилось такое отчаяние, что, казалось, он вот-вот разрыдается.