Чего-то я не понимаю в этой жизни: В соседней квартире поселились странного вида граждане, все как один в черных очках и непонятной этнической принадлежности. Ходят они в рваных майках, но ездят на лакированном «Мерседесе». И хрен с ними, пусть ездят куда угодно и на чем угодно, но зачем же в четыре утра греметь динамиками так, что у меня окно дребезжит? Зачем снимать с новенького «Мерседеса» стоимостью, между прочим, в полторы моих годовых зарплаты, глушитель, так, чтобы чудо немецко-фашистского инженерного гения ревело всеми цилиндрами и выпускало из себя вонючий черный дым. Вы мне скажете, что у этих ребят с благодушными физиономиями Тонтон-Макут нет полутора тысяч долларов в месяц, чтобы заплатить за квартиру? Брехня, у них денег хватает. На восемь лет вперед. Ровно столько стоит изуродованное ими средство арийского передвижения.
Как все относительно и неловимо похоже в нашей жизни. Ну вот, добился я того, чего хотел, приехал в Америку, получил неплохую работу. Зарплата приличная, две машины. Новая – у супруги, старенькая – у меня. В следующем году, наверное, прибавку получу. Во дворе нашего квартирного комплекса – голубой бассейн. Обитатели, правда, в него иногда газеты швыряют и картонные упаковки от гамбургеров, но раз в неделю бассейн все-таки чистят.
После налогов, квартплаты, выплаты ссуд за машины, страховки, еды, тряпок и… О, не напоминайте мне об этом, о длительных телефонных разговорах моей супруги с тещей, в прошлом месяце они обошлись нам … Ну что же, если честно работать лет пятнадцать, то на то, что остается от зарплаты, можно будет скопить на первый взнос за дом.
Дом – это давно затаенная мещанская мечта супруги. И моя тоже, слаб человек, чего уж там скажешь. В нашей квартирке – две маленькие спальни, метров по шесть квадратных, в одной из них спит ребенок. Во второй я работаю, зажатый между супружеским ложем и многоярусным трюмо. Трюмо это обошлось в сумасшедшие деньги, но семейный мир дороже… В жилой комнате супруга разговаривает по телефону со своими бесчисленными подругами, и одновременно смотрит телевизор.
Да нет, мне и здесь неплохо, только соседи замучили. Вот, например, прачечная, она у нас одна на весь квартирный комплекс, и как раз за окном. Порошком несет, он на стены оседает, проклятый. А еще – шумно, особенно когда цикл выжимания начинается, от него стены дрожат.
И все бы это было ничего, если бы не занимались жильцы нашего квартирного комплекса стиркой по ночам. Вот позавчера проснулся я от вибрации, подхожу к окну, а там такой маленький, сгорбленный вьетнамец принес несколько корзин с бельем, и стирает.
И ведь прачечная по правилам всего до одиннадцати вечера работает, а ему наплевать. Пришлось одеваться, скандалить, а вьетнамец хоть и щупленький, но агрессивный оказался. Чуть не подрались.
Да черт с ней, с прачечной, ее можно пережить. Я уже почти привык к легкой вибрации стиральных машин, к аромату стирального порошка, даже к пожилому господину, в пол-четвертого утра разгребающему мусорные баки. Я сверяю с ним часы, узнаю порыкивание его Линкольна и улыбаюсь во сне ксилофонному позвякиванию бутылок. Этот непрекращающийся ритм жизни мне даже в чем-то симпатичен.
Но вот чего я никак не могу пережить, так это товарища, тоже, кстати, из стран Юго-Восточной Азии. Такая у него манера гадкая – заводит свою развалюху шестидесятых годов в самом начале пятого, и идет завтракать. А бензин и подгоревшее масло – в окно, у нас через минуту в квартире импровизированная газовая камера получается.
Как-то раз я не выдержал, встал, оделся, вышел на улицу, стою около машины. Смотрю – идет, душегуб.
– Извините, говорю, но вы нам спать мешаете и воздух отравляете. Имейте совесть, если уж заводите машину, то отъезжайте в сторонку.
– Имею полное право, – говорит татаро-монгол чертов. – Стоянка – общая, для жильцов дома.
– Ну вы подумайте, – я, вообще-то по природе человек вежливый, к тому же в логике ему не откажешь. – Вы нам спать не даете, машина у вас воняет, а вы ее на пятнадцать минут включенной оставляете, да еще в такое время.
– Да, оставляю! И буду оставлять, – разозлился мой азиатский сосед. – И пошел ты на…
Ну, он не совсем так сказал, но смысл похожий. Словом, по-аглицки, пообещал он меня поиметь совершенно извращенным и противным природе, не говоря уже об основных человеческих религиях, способом. А затем сравнил меня с отверстием, вернее с дырочкой для клизмы, имеющей, по утверждению классиков, место в каждом живом организме. Тут уж я взбесился.
– Я менеджеру пожалуюсь. Вы права не имеете.
– А пошел ты на…
И снова, вроде бы по-нашему посылает, но в другом, в совершенно извращенном смысле…
Когда я вошел в квартиру, руки мои дрожали. И ничего против соседей я не имею. И против выходцев из Китая. Много их, за миллиард, а в долине нашей далеко не самые худшие собрались. Некоторые из них вообще умницы невероятные, но вот, извините, хамства я не люблю. И вспомнилась мне песня про крейсер «Варяг»: «За родину в море мы смело умрем, где ждут желтолицые черти». И еще почему-то из школьной программы: «К нему приходили китайцы и негры различных мастей».
Заснуть в ту ночь мне уже больше не удалось, а с утра я пошел жаловаться управляющему, симпатичному старикашке с седыми усами. Звали старикашку Брюсом, а любимым его развлечением была игра в гольф, ради которой он выкопал несколько ямок около одноэтажного здания офиса, располагавшегося напротив бассейна. Как-то, приехав с работы поздно вечером, я никак не мог найти стоянку, в результате запарковал машину в соседнем переулке, и, возвращаясь в темноте в квартиру, провалился в одну из этих ямок и подвернул ногу.
Несмотря на этот досадный инцидент, к Брюсу я испытывал симпатию. Когда я въезжал в квартиру, он долго смотрел мне в глаза, а потом осторожно спросил:
– Вы простите, только не обижайтесь, как вы, русские, относитесь к вину?
– Положительно, – растерявшись сказал я.
– Ну, и слава всевышнему. – Брюс на цыпочках поднялся из-за стола, открыл шкафчик, и извлек из него бутылку вина и два высоких бокала. – Наконец-то, – он тяжело вздохнул. – Вы знаете, я люблю русских. У меня техником работал русский, Илья Ферман. Не знали такого?
– Нет, к сожалению. Россия – большая, – неопределенно ответил я.
– Как бы то ни было, несмотря на все ракеты и атомные бомбы, спутники и прочую всякую дребедень, вы, ребята, все-таки белые.
– Ааа… – смущенно протянул я.
– Ну да, только не обижайтесь. Вы знаете, у нас принято дарить вселившимся подарки – чепуху всякую, вино, бокалы. А эти… – Брюс замолчал. – Для некоторых, особенно для мусульман – это оскорбление. Национальные традиции… Приходится быть осторожным.
– Как дела? – Брюс бодро затягивался сигаретой, прихлебывая кофе из высокой чашки.
– Как нельзя лучше, – широко улыбнулся я, стараясь не думать о том, что в прошлом месяце нам в очередной раз повысили квартплату.
– Ванная все так же протекает? – озабоченно спросил Брюс.
– Протекает, – мрачно отпарировал я.
– Не знаю, что и делать. – менеджер погасил окурок. – Уплотнители плохие поставили. Ну, ничего, честное слово, еще месяц-другой, и все починим.
– Я, собственно, по другому поводу.
– А, про бассейн, – Брюс расплылся дружелюбно-широкой улыбкой. – Я в курсе, он слишком горячий. У нас термостат сломался, еще неделя-другая, и все образуется. Вы только купаться не ходите, еще обваритесь, не приведи Господь! Я объявление на заборе повесил, вы, надеюсь, его видели?
– Видел… Да я, собственно, о другом… – Я мрачно закурил.
– Все-таки прорвало? – Брюс, казалось, ожидал худшего.
– Что прорвало?
– Канализацию, что же еще.
– Пока нет.
– Слава Богу. Вы знаете, я вам советую: как только прорвет, немедленно звоните мне. Некоторые жильцы стесняются, и напрасно! Это – наша работа. Так в чем же дело?
– Вы знаете, я хотел бы пожаловаться на соседей. Неудобно как-то жаловаться, но нас все время будят по ночам. В соседней квартире живет молодой человек, он встает в четыре утра и оставляет свой автомобиль включенным прямо под нашим окном. Вы знаете, спать невозможно, грохот, выхлопные газы…