Миторо ела и думала о том, что говорит мать. Многоженством у них в селении никого не удивишь, она сама знает с полдюжины таких семей.
Миторо посмотрела на младенца, потом на свою мать — та уже замолчала и шарила теперь в своей сумке, выуживая оттуда орехи арековой пальмы, известь и листья бетеля. Да что уж там говорить, мать, конечно, права.
— Но, мама, а что, если другая девушка забеременеет от моего мужа? Уж очень мне не хочется, чтобы у нас в доме появилась еще одна женщина — ведь мне тогда придется делить мужа с нею. Вообще-то, может, и неплохо было бы’ проверить, по-настоящему любит меня муж или нет, но что, если от него появится другой ребенок в животе у другой женщины?
— В нынешние времена, дочка, тревожиться об этом не стоит. Когда я была молодой девушкой, наказать мужа, который сделает такое, было некому. Родители и братья девушки просто говорили: «Ни для кого другого она из-за него теперь не годится, так пусть он на ней женится». Другое дело замужняя женщина. Как сейчас помню день, когда около места, где отец потом выстроил нашу хижину, забили до смерти дубинами Сиаривиту. Еще бы им не справиться—трое на одного! Но теперь женатого, от которого забеременела девушка, тащат в суд, и белые люди сажают его на два или три месяца в тюрьму, а когда он оттуда выйдет, ему приказывают давать незамужней матери еду, чтобы той было чем кормить ребенка, и этим все кончается. Ее родители и братья не смеют теперь заставлять мужчину на ней жениться. Теперь и женатого мужчину и неженатого за прелюбодеяние одинаково сажают в тюрьму, и смерть им не угрожает.
Хоири, человек, тело и дух которого сейчас пребывали в безмятежном покое, выспаться за ночь не успел. Не будь он такой тяжелый, теща перенесла бы его на постель, но это ей было не под силу, и она просто набросила на него одеяло, а уходя из хижины, закрыла поплотнее входную дверь.
Миторо уже пришла с утреннего купанья, куда она ходила вместе с другими молодыми матерями, и теперь жарила пойманную ею рыбу. Хоири все спал, но вот снова заскрипела дверь, и он проснулся.
— Ты все еще спишь? Вставай поскорее и умывайся,— сказал, удивленно глядя на него Меравека.— Мы с тобой, наверно, будем в строю последними. Начальник патруля вот-вот появится.
Все больше и больше людей становилось в строй, и шеренг от этого становилось тоже все больше. Хоири и Меравека стояли в восьмом ряду. В хижинах оставались только дети, старики, калеки и женщины.
Все смотрели не отрывая глаз на начальника патруля, который шел вдоль шеренги; следом за ним шли клерк, полицейский из патруля, местный полицейский и члены совета.
— Вот этот парень, по моему, неплохой, с виду сильный, из него получится хороший носильщик,— сказал начальник и показал тростью на сына местного полицейского.
— Смотри,— сказал Хоири,— наш полицейский что-то говорит начальнику патруля, и тот кивает головой — видишь?
Клерк глянул в свою книгу, но ничего в ней не написал. Потом поднял глаза снова: начальник патруля уже показывал тростью на следующего в ряду. Сын полицейского, Соворо. как и Хоири, только что стал отцом. '
Солнце заползло уже высоко на небо, а начальник патруля все еще выбирал носильщиков.
— Его не надо,— сказал местный полицейский, когда начальник патруля показал на человека в черной рами и черной фуфайке.
— Почему же это, интересно, он не может быть носильщиком? — недовольно спросил начальник.
— Вы знаете наши обычаи, таубада,— только что умер один из его близких родственников, а поминок еще не было.
— Ничего я не хочу знать! Похороните человека, а потом неделями оплакиваете. Умер — значит, все, пользы от него больше не будет. Я знаю одно: мое дело следить за тем, чтобы работа администрации шла гладко. Неужели не понимаете? Все это для того, чтобы развить вашу страну и чтобы вы стали цивилизованными людьми, стали жить лучше. Запиши его, клерк.
Севесе не отрывал от него взгляда — смотрел, как он приближается к Хоири.
— Вот это парень! Молодой, мускулистый — такой один понесет целый сундук — сказал начальник патруля и показал на него тростью.