Дм. Иванов
Вл. Трифонов
ПО РАСЧЕТУ
С некоторых пор Ступишину просто невозможно стало спокойно покурить на работе. Едва он выходил на лестницу и притулялся возле большой пепельницы, обязательно приходил кто-нибудь из его отдела.
— Ой, Ступишин, — заводил этот кто-нибудь, одолжившись сигаретой, — ты посмотри на себя. Ну, честно говоря, что в тебе хорошего? На вид ты плюгавый. Ума невыдающегося. На службе звезд с неба явно не хватаешь. Разве в таких влюбляются? Тебя же не любить, тебя жалеть только можно.
Ступишин отмалчивался и только яростнее затягивался. А тут, как назло, подходил еще кто-нибудь.
— Подумай, Ступишин, — говорил этот второй кто-нибудь, одолжившись спичками, — и так-то нельзя сказать, что у тебя жизнь в огнях и цветах, верно? А тебе еще брак по расчету угрожает. Двойная петля!
Ступишин торопливо задавливал сигарету, но кто-нибудь третий все же успевал ему сказать:
— Ой, остерегись, Ступишин! Она хочет выйти за тебя из-за денег!..
Сослуживцы, разумеется, шутили. Может быть, не очень остроумно. Но им как-то хотелось намекнуть Ступишину, что та бешеная сумма, которую он дуриком выиграл в «Спортлото», не принесет ему счастья. По простоте душевной, столь свойственной невыигравшим людям, сослуживцам Ступишина чудился какой-то вакхический пикник в зеленой роще по Рублевскому шоссе или, на худой конец, обед в ресторане.
Но Ступишин сразу положил все деньги на сберкнижку, не оставив свободной мелочи даже на кружку пива. Вот сослуживцы и попугивали его по-дружески.
Но Ступишин затосковал всерьез. Дело в том, что не так давно, прея над квартальным отчетом, он вдруг с ужасающей ясностью ощутил, что у него, в сущности, нет никаких надежд оставить потомство. И, подстегнутый этой мыслью, он обратил свой взор на счетовода Зою Павловну, еще сохранившую какую-то свежесть в кислой атмосфере их постылой конторы. Зоя Павловна поначалу несказанно удивилась, но после тоже стала бойко стричь из-за арифмометра глазами в сторону Ступишина.
Ступишин, сопоставив в уме сроки, вдруг пришел к выводу, что это пробуждение взаимности фатальным образом совпадает с его лотерейной удачей. Так что сослуживцы, кажется, были недалеки от истины, решил он. И с той поры редкие поцелуи, перепадавшие ему от Зои Павловны, отдавали горьким, полынным привкусом.
Сослуживцы продолжали попугивать Ступишина уже без интереса, а больше по инерции. И вот на очередном перекуре Ступишин дрогнул.
— Как же теперь? — угрюмо спросил он. — Теперь назад хода нет. Я ведь и с папашей ее познакомился, и с дядьями.
— Тоже невидаль — дядья! — засмеялись ему в ответ. — Главное, расстаться красиво! Чтобы претензий не было. Чтобы в треугольник не жаловалась, если даже у вас зашло далеко. Лучше всего ей заткнуть рот каким-нибудь ценным подарком. Это вроде отступного будет. И после — ни слова, ни взгляда! Она сама поймет, что вы порвали.
И Ступишин, помаявшись, снял-таки с книжки приличную сумму. Целую неделю после работы он кружил по магазинам, пока наконец неожиданно для самого себя не купил какую-то дурацкую антикварную вазу с драконами. Такую большую, что в ней можно было принимать ванну.
— Зачем это? — растерянно спросила Зоя Павловна, когда Ступишин явился к ней на квартиру со своей фарфоровой бадьей.
— На добрую память!.. — пробормотал Ступишин и, побагровев, кинулся вниз по лестнице.
Утром он сказал сослуживцам:
— Все. Сделано.
— Вот это по-мужски! — ответили ему. — Узел рубить надо, а не тянуть резину!
Но Зоя Павловна, как видно, ничего не поняла. Она все истолковала превратно. Она застелила ступишинский стол свежей фиолетовой бумагой, а в стаканчик для карандашей поставила веточку багульника. И как Ступишин ни уклонялся от ее горячих ласковых взглядов, как ни делал вид, что все кончено, — разрыва явно не получалось.
— Поскупился, стало быть! — решили сослуживцы за растерянного Ступишина. — Стало быть, недооценил запросов. Тут, Ступишин, скаредничать нельзя. Не тот случай.
И Ступишин внял. Когда за тройную цену он раздобыл желтый кухонный столик, Зоя Павловна повисла у Ступишина на шее и радостно закричала: