— Не может быть!
— Может, может, — сказал Ступишин, даже не подозревая, каким он окажется провидцем. — Все может быть.
И, действительно, было все.
Был палантин из шкурок полевых мышей, купленный Ступишиным с рук в подворотне возле комиссионного магазина. Палантин уменьшил сумму вклада на ступишинской книжке ровно вдвое.
Были стиральная машина, транзисторный приемник, соковыжималка… После нее ступишинскую книжку в сберкассе уничтожили, так как на ней не осталось ни копейки.
Были часы-браслет, показывающие не только время суток, но даже месяц, год и век. Их Ступишин приобрел уже с помощью кассы взаимопомощи.
Был ореховый шкаф площадью с однокомнатную квартиру, купленный Ступишиным на подаяния добрых знакомых.
Были «невероятные» туфли из породы ортопедической обуви, но зато с этикеткой «Карьера девушки» на английском языке. На туфли Ступишин наскреб денег, продав кое-что из личных вещей на воскресной барахолке.
Все было. Не было только долгожданного разрыва.
И вот однажды утром, когда Ступишину пришла в голову новая идея — откупиться цветным телевизором, он вдруг окинул взглядом голые стены своего жилища и сказал сам себе: стоп!
А потом он принарядился в свой единственный костюм и. сорвав по дороге с клумбы георгин, отправился к Зое Павловне делать официальное предложение.
Он, конечно, понимал, что женится по расчету. Но другого выхода у него теперь не было.
Лион Измайлов
— Доктор, болит голова. Температура небольшая, но противная. И ломит в суставах перед погодой.
— Спите нормально?
— Не очень.
— А бывает так, что кофе выпьете и заснуть не можете?
— Да, точно, бывает.
— Особенно от бразильского кофе.
— Да от любого.
— Нет, не скажите, бразильский самый лучший. Я лично пью бразильский, когда достаю. Сейчас трудно с бразильским, а другой я не пью.
— Доктор, температура небольшая, но противная.
— А позавчера в магазине за чаем стояла. Индийский давали. Передо мной кончился, а я другой вообще не пью. Только индийский. Но где его теперь взять, ума не приложу.
— Доктор, и суставы ломит. Если перед плохой погодой. Отчего это?
— Это от погоды. Если погода меняется, у вас суставы ломит, верно?
— Точно.
— Это от погоды. Это бывает. Погода меняется, суставы болят. Это от погоды.
— И температура небольшая, но противная. От нее чувствую себя плохо.
— Крабы пропали. Раньше один больной доставал. Потом сам пропал. Либо вылечился, либо перешел к другому врачу. Нет. он вылечиться не должен был так быстро. Он секцией в продуктовом заведовал, такие болеют подолгу, если попадут к хорошему врачу. Значит, перешел к другому. Или переехал. Но только не вылечился.
— И болит, доктор, голова.
— А не подташнивает?
— Тошнит.
— А от чего?
— Даже не знаю.
— От икры.
— Нет, от икры не тошнит, это я точно знаю.
— Вот и меня тоже. От икры не тошнит, особенно от черной не тошнит. От красной тоже не тошнит, но уже не так сильно. Вот у меня один больной был…
— А что у него было?
— Он икру доставал.
— Я говорю, у него что было-то?
— Так я вам говорю: икра у него была. Он мне ее доставал. Потом перестал. И все. Пропал.
— Уехал?
— Да, насовсем.
— За границу?
— Еще дальше.
— Это куда же дальше?
— Туда, где нет ни икры, ни крабов. И где бюллетени не нужны.
— Мне бюллетень не нужен. Мне главное — чувствовать себя хорошо.
— Как же чувствовать себя хорошо? Голова болит, температура противная, суставы ломит.
— Доктор, а это все лечится?
— Ну. конечно, а вы кем работаете?
— Инженером.
— А-а-а. У инженеров это все плохо лечится. Тем более все это без крабов, без икры, без кофе и чая.
— Да я могу безо всего этого обойтись.
— Вы-то можете, а другие никак.
— Но меня другие не интересуют. Ведь болит-то у меня. И здесь болит, и здесь.
— У вас, видно, и с головой не все в порядке.
— Вы так думаете, доктор?
— Убеждена. Надо голову проверить, и в первую очередь. К невропатологу вам надо, дорогой, к невропатологу. А как только головку наладите, так сразу ко мне. И все тут же пройдет.
— Ладно, доктор, я пойду. Значит, все, что у меня в портфеле: икру, крабы, кофе — все это к невропатологу нести? Счастливо, доктор.
Послушайте, что это мы на них все время оглядываемся? Я имею в виду заграницу. Чуть что: «А как на это посмотрят за границей? Что они о нас подумают?»
Да какая нам разница, что они о нас подумают? Мы уже столько лет думаем, что они вообще загнивают, а они покупают у нас за валюту икру, крабов, меха и загнивают себе дальше.
Зачем об этом говорить? «Они подумают, что у нас не хватает валюты». Конечно, не хватает, иначе бы мы эту икру сами лопали, пусть из мисок, но ложками. А мы им продаем, а на валюту у них же покупаем оборудование, станки.
Зачем об этом говорить? «Они могут подумать, что мы сами не в состоянии делать эти станки». Да. не в состоянии. Нет, мы можем сделать их вручную. Три штуки в год, а нам их нужно десять, причем тысяч. Не знаю, сколько, знаю, что мы столько пока выпускать не можем. Что значит — пока? Ну. ближайшие сто лет. Поэтому покупаем у немцев, так же. как мебель покупаем в Финляндии.
Почему не говорить? «А то они подумают, что мы не можем делать свою». Можем, но для них. А для себя мы такую мебель делаем, что на ней хорошо лежать только в белых тапочках.
Поэтому мы им продаем лес, а у них покупаем мебель. Почему сами не делаем? Потому что нет у нас машин, станков, оборудования. Да. мы продавали им икру и закупали у них на валюту станки. Но там попался какой-то бестолковый из наших. И станки оказались не те. А которые те, их послали не туда. А которые туда, они все равно не работают. Мы не знаем, как они должны работать. Да, мы посылали туда толкового. Он все изучил, все понял, во всем разобрался и остался там навсегда. Поэтому мы туда больше толковых не посылаем.
Что тише? «Они могут подумать, что у них там лучше условия жизни». Они об этом не могут подумать. Они это давно уже знают. Условия жизни у них действительно лучше — кое-где пока. То есть давно и везде. Почему? Потому что они работают, а мы боремся за повышение производительности труда.
А если мы сами начнем работать, мы сами будем есть икру, ходить в мехах, сами будем выпускать хорошие станки. И плевать нам на то, что они о нас думают… Мы о них думаем еще хуже.
Для чего выносить сор из избы? Для того, чтобы в ней легче было дышать!
Дед бил, бил, не разбил,
Баба била, била, не разбила.
Мышка бежала, хвостиком махнула.
Яичко упало и разбилось.
Дед плачет, баба плачет…