— Кто им позволил распивать спиртное в кафе? — возмущался председатель. — Причем официантка спокойно прошла мимо!
— Да-да, у меня все записано, — поддержал инспектор, — это кафе-молочная номер семь.
— А в ресторане что, лучше? — напомнила ревизор. — Полагается сто граммов водки на человека, а им сколько принесли?
— Да-да, у меня записано, — поддержал инспектор, — в среднем пришлось по двести семьдесят на брата!
— А этот пьяный утром на вокзале! — возмущался председатель. — Интересно, где он мог напиться до двух часов?
— Да-да, у меня все записано, — поддержал инспектор, — вокзальные часы показывали только десять.
— Ну, а продажа вина напротив больницы — это уж совсем безобразие! — возмущался председатель.
— Видели, как эти трое из окна палаты — прямо в забегаловку? — напомнила ревизор.
— Да-да, у меня все записано, — поддержал инспектор, — все три фамилии больных и имя продавщицы.
— В общем, дело ясное: полное нарушение правил торговли алкогольными напитками!
Вот какое единодушное мнение сложилось у работников контроля после просмотра нового художественного фильма.
Интересные все-таки бывают люди на свете!
Вот, к примеру, один. Очень интересный. Разнообразный, разноцветный…
В лютую февральскую стужу он синеет от холода. Жаркой июльской порой он бронзовеет от загара. Ясным январским деньком он розовеет от морозца И зимой и летом он зеленеет от злости.
И летом и зимой он желтеет от зависти.
Что осенью, что весной он чернеет от ненависти.
Что весной, что осенью он белеет от страха.
Но хоть бы в какую погоду, хоть бы в какой сезон, хоть бы один-единственный раз в году он покраснел от стыда!
Был у нас на филфаке такой малый — Лудин. Сачок и вообще Обломов нашего времени: он всегда спал. На лекциях, на семинарах, на коллоквиумах… Но — хитрован! Когда его ни разбуди, он как-то так четко все выдаст, будто глаз не смыкал.
Вот идет у нас семинар. Что-то там по критической мысли прошлого века. И двое из-за какой-то цитаты прямо завелись. Один кричит: «Это сказал Белинский!» Другой шумит: «Нет, это сказал Добролюбов!» — «Нет. Белинский — в письме к Гоголю!» — «Нет, Добролюбов — в «Луче света»!»
В общем, идет спор, а доцент замечает, что в уголке, как обычно, сопит в две ноздри Лудин. Он к нему ласково подбирается и кричит: «Лудин!» Лудин тут же вскакивает — и сна ни в одном глазу: «Слушаю вас внимательно!»
А доцент язвительно улыбается: «Нет, это мы вас хотим внимательно послушать. Вот тут Жуков утверждает: это сказал Белинский. А Мальцев считает: это сказал Добролюбов. Рассудите нас, пожалуйста, Лудин».
И Лудин, глазом не моргнув, лба для раздумий не наморщив, выдает: «А чего тут рассуждать? Я думаю так: Жукову это сказал Белинский, а Мальцеву это сказал Добролюбов!»
Голоса обоих звучали приглушенно.
Первый был явно и окончательно напуган. Второй пытался успокаивать, но не столько первого, сколько самого себя.
— Не бойся, он не придет.
— Нет, я чувствую, он придет обязательно! Во мне все дрожит!
— Вчера же он не приходил, позавчера тоже… Все обойдется.
— Нет, не обойдется! Мне страшно!
— Возьми себя в руки. Раз мы пошли на это. надо иметь крепкие нервы.
— А что мы сделаем, если он придет?
— Ну, как-нибудь выкрутимся…
— Нет, лучше уж сразу — под колеса!
— Его — под колеса?!
— Нет, лучше нам? самим под колеса, чем выдержать это! A-а… Вот он! Конец!
Первый безбилетник рухнул на пол. Второй в ужасе зажмурил глаза.
В электричку вошел контролер.
Он появился совсем недавно, но все мы сразу очень к нему привязались.
По утрам с ним нянчится бабушка-пенсионерка. Днем после школы от него не отходит дочь-пионерка. А по вечерам к нему дружно тянется все семейство.
Бывает, что любимец и закапризничает. Но мы прощаем ему эти мелочи. Хуже, когда у него серьезное недомогание — то его всего мелкой дрожью трясло, то голос совсем пропал, а однажды его, бедняжку, так перекосило! Вся семья бегала в поисках специалиста, который его наконец излечил.
Да что там говорить, мы с него буквально пылинки сдуваем! А когда летом уехали отдыхать и пришлось оставить его с бабушкой, так какой же без него был отдых?
Мы даже вернулись на неделю раньше к нему, к нашему родненькому.
Конечно, наш любимчик требует внимания, отнимает немало времени. Я все реже салюсь за диссертацию, жена все чаще кормит нас сосисками, бабушка-пенсионерка все реже дышит свежим воздухом, дочь-пионерка все чаще приносит двойки. Но что поделаешь, мы все равно стараемся побыть с ним как можно больше, как можно дольше…
До того самого часа, до той самой минуты, пока всем нам не пожелает «спокойной ночи» наш самый младший член семьи — БОЛЬШОЙ ЦВЕТНОЙ ТЕЛЕВИЗОР.
Ночь была черной, как копирка!
Кровавые пираты атаковали путников внезапно. Они набросились слева и справа, с фронта и с флангов, с тыла и даже сверху. Жуткий пиратский посвист леденил души несчастных путников, вселял в их сердца ужас.
Слышались стоны:
— О-о-о!
Доносились вопли:
— Ай-яй-ёй!
Струилась кровь:
— Бр-р-р!
Путники отбивались чем могли — палками, ветками, руками… Бледная луна лила свой бледный свет на бледнолицых путников. Луна лила свет, но ей хотелось лить слезы.
Силы путников были на исходе. Кто-то из малодушных разорвал на груди рубаху:
— Сдаюсь!
Но кто-то из мужественных, наоборот, застегнулся на все пуговицы и отдал последний приказ:
— Огонь!
Этот приказ оказался спасительным. Путники развели огонь большого костра, и кровавые пираты — таежные комары наконец оставили их в покое.
Григорий Крошин
— Здрасьте, вот бритва сломалась…
— Здрасьте. Бритвы не чиним.
— До свидания. А не подскажете, где их чинят?
— До свидания. У нас чинят.
— Здрасьте-пожалуйста! Вы же сказали, что не чините.
— Это сейчас не чиним. Щеток не завезли.
— А когда же завезут?
— Зайдите через месяцок.
— До свидания… А если я достану вам щеток?
— До свидания. Напрасный труд. Все равно дросселей нет.
— Не завезли?
— Завезли. Только что кончились. Через недельку зайдите. Привет.
— Привет… Но… через недельку ведь щеток еще не будет?
— О-о! Зато будут дроссели. А щетки вы же нам достанете! Привет.
— Неделю ждать?.. Привет. А… если я вам и щеток достану и дросселей, а?
— До свидания. Не мучайтесь. Все равно мастеров нету.
— Не завезли?.. То есть, извините, я хотел сказать… а где же они?
— Мастера-то? На бюллетене.
— А когда выйдут?
— Через полгода, не раньше. У них инфаркт.
— Инфаркт?!
— Да. Миокарда.
— Да-а… Значит, пока они выйдут, щетки и дроссели могут уже опять кончиться, да?
— Ну откуда я-то знаю?! Что вы от меня хотите?
— Починить электробритву, больше ничего.
— Я же сказал — не чиним. Все ясно? Привет.
— Привет… А что, если… я все сейчас вам достану — и щетки и дроссели, и мастеров?..
— Слушайте, у меня с вами тоже инфаркт будет! Я же, кажется, ясно сказал: че-рез пол-го-да!!!