— Да так, кое-какая мелочь утонула: часы, зажигалка. Стоит ли говорить?
— Конечно, это мелочь. Но вы не огорчайтесь. Я надеюсь, что и часы ваши найдутся и зажигалка…
— Вы так думаете?
— Уверен, — сказал начальник и посмотрел на меня долгим взглядом. — Для этого даже не придется беспокоить водолазов.
— Вы полагаете, для этой цели стоит понырять? — спросил я.
— Стоит, — сказал начальник. — Нырните в карман тому товарищу, которому вы сказали на берегу: «Держи мои часы и газовую зажигалку. Когда он меня из воды вытащит, отдашь».
Я вынул сигарету «Ява» и закурил.
Я тогда не только про часы и зажигалку. Я еще кое-что сказал на берегу. Я сказал: «Если меня спасет лично сам начальник главного управления, об этом узнают все, включая министра, а уж после этого я буду в полном порядке, как говорится, на виду у всей общественности».
Эту фразу я, конечно, в кабинете не произнес. Я только курил и мысленно повторял те мои слова и при этом думал и гадал, откуда ему все известно.
А начальник тоже закурил и посмотрел на меня.
Тогда я сказал:
— Кто же вас так проинформировал?
— Никто. Я это слышал сам.
Я говорю:
— Вы меня извините, но сами вы это никак слышать не могли.
— Почему?
— Потому что лично вы с удочкой сидели в отдалении.
— Это вам показалось. Не сидел я с удочкой в отдалении. Я лежал поблизости за кустиком и собирался уж было задремать, вдруг слышу, обо мне разговор идет…
Рассказывает мне это начальник, и я вспоминаю: действительно, лежал там на травке какой-то гражданин в тренировочном костюме, вроде бы спал, лицо локтем закрыл от солнца. Я еще подумал: а вдруг он из нашего главка, услышит, а потом всем раззвонит…
Я говорю начальнику:
— Прошу понять меня правильно. Я и теперь трезвый, и в субботу капли в рот не взял. Как я сейчас вас ясно вижу, так я и в субботу видел с удочкой.
— Не было этого.
— То есть как не было, когда я вас видел своими глазами?
— Своими глазами вы видели моего родного брата Игоря. Он обожает рыбалку. А работает он директором цирка. Мы здорово похожи друг на друга. Нас даже мать родная часто путает… Так что вытащил вас не я, а Игорь, и свои слова благодарности адресуйте ему.
Дело прошлое: здесь я полностью растерялся.
Я встал и сказал:
— Теперь мне все ясно. Пойду в цирк.
Начальник тоже встал:
— Не буду вас задерживать.
Эту последнюю свою фразу он произнес не мысленно. Он сказал ее вслух.
Иммануил Левин
Алло, ах, это вы, Нинон?
Боже, мы с вами не болтали целую вечность. К сожалению, я сейчас очень тороплюсь… Нет, не к внуку. Куда? Ни за что не угадаете. Ладно, скажу. У меня рандеву… Ха-ха… не с одним, а со многими. Да, да. Вот уж месяц, как я стала дружинницей… Что такое дружина? Ну, помните, как ныне сбирается вещий Олег со своей дружиной? Так вот, почти та же дружина, только без вещего Олега. Что? Жалею? Милая Нинон, я счастлива.
У нас подобралась очаровательная дружинка… Вы должны помнить Илиодора Аполлинарьевича, бывшего капельдинера оперного. Ну, конечно, он обслуживал наши ложи во время последних гастролей божественного Карузо… Да, он бодр, весел, галантен и свободно обходится без очков, когда читает вывески… Потом еще в нашем салоне, пардон, дружине, Мария Павловна, ну, та совсем девчонка, только в позапрошлом году вышла на пенсию.
У нас интересные культмероприятия. Вот буквально на днях Спиридон Фомич выступал с воспоминаниями на тему «Когда я на почте служил ямщиком». Было безумно интересно. Ведь многие из нас это время уже смутно помнят.
И главное. Дружина — это такой изумительный моцион. Вы знаете, Нинон, с тех пор как я стала патрюлировать, у меня такой сон, аппетит. Вы не поверите, надев красную повязку, я совсем перестала принимать снотворное, у меня появился даже румянец на лице. Как до войны. Конечно, еще той, четырнадцатого года.
По количеству выходов на моцион, или, как это официально именуется, патрюлирование, наша дружина занимает первое место в микрорайоне. Дружина наша отчетная. Нет, не почетная, а отчетная, в отчеты входим.
Что, Нинон, вам тоже захотелось в дружину? Милости просим. Хулиганы? Какие хулиганы? Они нас просто обходят. Боятся. Нас ведь только пальцем тронь: нам — тяжелое увечье, а им — тюрьма. Да и не поругаешься с нами. Мы этих выражений в стиле «а-ля матушка» не понимаем.
Тут на днях встретили одну компанию. Все трое как на подбор. Но их до нас никто не подбирал, и они продолжали лежать. Тогда наша Наталья Павловна — доцент французского языка, семь лет прожила в Париже, прононс безукоризненный, — так она так разволновалась, что обратилась к этой живописной группе по-французски. И что вы думаете, Нинон? Все трое встали, отряхнулись, сказали: «Пардон, мадам и месье», — и удалились, почти не качаясь. Приняли нас за иностранцев. У нас после этого, знаете, возникла идея разговаривать с пьяными исключительно на иностранных языках. По-видимому, они понимают их лучше родного…
Говорят, где-то есть дружины, почему-то сплошь укомплектованные молодыми, здоровыми людьми, которые ходят даже там, где кончаются асфальт и уличное освещение. Но я с ними как-то не встречалась… Может, зрение не то.
Извините. Нинон, я с вами заболталась. А мне на дежурный променад. Записывайтесь в дружинники, Нинон! Это так бодрит!
Жили в одной большой, но зато недружной научной семье две сестрички Лисичкины, их начальник довольно серый Волков, его пушистая секретарша Беллочка, его заместитель всегда косой Зайцев да завхоз — настоящий змей Гаврилыч. И работала там одна на всех и за всех младшенький научный сотрудничек Зоолушка с зарплатой на заплаты. Она разные открытия делала, а сестрички Лисичкины их у нее тянули и тянули… Звание себе вытянули, премии, оклады персональные, квартиры отдельные… Но тут откуда ни возьмись пришел молодой принц… ну принц не принц, где его нынче возьмешь, а обыкновенный принципиальный начальник. Королевич ему фамилия. Он сразу же раскусил и съел серого Волкова, спустил шкуру с косого Зайцева, стер в стиральный порошок змея Гаврилыча, сестричек Лисичкиных прогнал по собственному своему желанию, а Беллочка сама, распушив хвост, перескочила к сонному лесоуправу Медведеву, с которым незаметно для него и отпраздновала медовую свадьбу.
А Королевич взял себе в законные помощники бедную, но духовно богатую Зоолушку. И родила она ему через девять месяцев одну прекрасную идею, потом другую, еще лучше первой, и третью, уж вовсе замечательную…
Так стали они жить-поживать и прекрасные свои идеи в практику продвигать…
Впрочем, это уже из другой сказки.
Леонид Ленч
«СМЕШНОЙ ЧЕЛОВЕК» И МЫ, ПИЖОНЫ
Я начал свою сатирическую карьеру в ранней молодости, когда, живя на юге страны в хорошем областном городе, стал регулярно публиковать в местной газете свои фельетоны, написанные, как правило, в сюжетной форме.
Но вот вспоминательная «волна» подняла со дна пережитого еще один жизненный эпизод…
Итак, речь пойдет о «смешном человеке». Что это за человек?
Звали его Виктор Николаевич (фамилию я опускаю), он был профессором — преподавателем анатомии в областном медицинском институте.
Представьте себе довольно высокого худощавого мужчину лет сорока пяти, с неизменной доброжелательной улыбкой на лице, с седеющими кудрями, ровно обрамляющими идеально круглую и идеально лысую голову. Летом эту голову прикрывала от зноя полотняная шляпа, зимой — от ветра — меховая шапка. Весной и осенью Виктор Николаевич носил плащ-крылатку — старинное мужское одеяние крыловско-пушкинских времен.