Иной председатель не выдержит, кинется грудью:
— Что ж вы делаете, математики чертовы? Нам же тут пахать-сеять, хлеб собирать!
— Ничего, — говорят, — папаша! Пифагоровы штаны на все стороны равны! Земли у нас хватает!
А по утрам секретарши докладывают индустриальным начальникам снисходительно:
— Опять до вас добивается некий мужик-деревенщина… Травку ему, видите ли, потоптали… Ужасно отсталый тип…
Начальник веселится:
— Пред очи не пускай… Наследит… Ты ему штраф заплати. У нас еще по плану не все штрафы израсходованы. Не нищие, слава богу!
Форма собственности, дорогой читатель. Такая форма, что если, скажем, с колхоза, не дай бог, штраф причитается, так колхоз из своих кровных платит, а если с завода — так тот из государственных. А из государственных почему бы не заплатить? Жалко, что ли? Колхоз крутится в своем хозрасчете, а завод штрафы большой лопатой планирует. Колхозу — жалко, а заводу — не жалко.
— Штрафы, — говорит председатель, — штрафы, конечно, платят… Посчитают суммарно, сколько убытка на данном участке, и, пожалуйста, триста рублей, и заткнись. А это только сегодня триста рублей. А завтра? А послезавтра? Землю отводят временно, а портят навсегда.
Штрафы — дело тонкое… Потоптали дорожники колхоз «Россию» на сумму триста шестьдесят рублей. «Россия» — к прокурору. Прокурор начальника стройучастка кличет:
— Что ж это ты, дорогой созидатель? Другой раз не топчи…
— Ни в жизнь! — клянется созидатель.
И появляется официальная бумага:
«В связи с наложением на начальника стройучастка дисциплинарного взыскания указанная сумма 360 рублей перечислению не подлежит».
Видимо, план по штрафам выполнили, перечислять нечего. Ну ничего, в будущем году потопчут — заплатят. Хорошо бы в начале финансового года потоптали, пока смета не освоена…
Конечно, дисциплинарное взыскание — это хорошо. Оно как-то радует душу. Председатель говорит, что его коровы аж повеселели, узнав о данном моральном воздействии. Только молока не прибавили. Потому что, кроме веселого настроения, тут еще нужно сено. А сено-то как раз и вытоптано.
Конечно, об этом писали неоднократно, и полагаю, будут писать и фельетоны, и романы, и докладные записки. Нарушаются, мол, законы землепользования. И нарушаются не землепользователем, а посторонним дядей.
И землепользователь плачет, но ничего поделать с сим фактом не может.
А тут не в законе дело, а в обычае. Обычай посильнее любого закона.
Обычай таков, что организационные потравы не считаются уголовным преступлением. Десять кило зерна стибрить — преступление, потоптать этого зерна хоть десять центнеров — сойдет.
А ведь так называемый «временный отвод земли» — настоящий бич сельского хозяйства. Этот временный отвод производится даже не всегда по согласованию с землепользователем. Но если когда и по согласованию — все равно беда. Строитель крестится на образа, распятие целует:
— Не беспокойся, кормилец! Вот только нитку трубок проведу, зарою — не узнаешь, где провел.
Как не верить — человек крест целовал!
А потом? А потом — суп с котом. Потом севообороты трещат. Потому что трактор через ихнюю нитку три года не переедет.
Вот если бы банк попридержал строителю денежки: принеси, мол, ласковая душа, полное удовольствие от землепользователя, да с печатью, да в письменном виде, чтоб ясно было, не обманул ты его; а подчистил за собою как следует, — тогда дадим. Так ведь банку все равно.
Куда же ему податься, землепользователю, которому земля отведена навечно?
Есть на этом свете разные инспектора с решительными функциями. Санинспектор, пожарный, ветеринарный, автотранспортный, мало ли. А подобного земельного — нету. Их дело — совещательное, рекомендательное, просительное.
А между тем аграрии научились считать гораздо лучше иных индустриариев. Потому что они считают свое, а не абстрактно-казенное. Сидят себе на завалинке и считают.
И именно на этой завалинке один мужик-деревенщина с двумя высшими образованиями сказал мне:
— У нас нет практики учитывать упущенную выгоду. А ведь упущенная выгода — серьезный элемент в экономических взаимоотношениях.
Штраф выгоднее платить, чем получать? Это же надо в самом деле!
Иной деятель заранее знает, что его административная немочь и никчемность будут полностью оплачены из государственного кармана! И прокурор тут к нему не подкопается!
Отпустите шофера, братцы, он не виноват. Ему сказали, и он поехал.
Разница между правдой и ложью состоит в том, что правда существует независимо от нашего к ней отношения, а ложь — это непременно продукт умственного производства.
Правда — это зеркало нашего бытия. Помните, у Пушкина? «Свет мой, зеркальце, скажи и всю правду доложи». Доложило. И что? Пришлось разбить мерзкое стекло.
Если бы зеркало докладывало хотя бы полуправду, у него были бы шансы уцелеть. Но уж если бы оно врало как сивый мерин, оно бы не только уцелело, но даже получило бы золотую раму в виде награды.
Кстати, почему мы создали сивому мерину такую странную репутацию? Лично я встречал на жизненном пути нескольких сивых меринов, и никто из них даже не пытался лукавить.
А на днях я встретил знакомого.
Не говорит, бедняга, шепчет.
Я спрашиваю:
— Ты почему шепчешь? Горло болит?
— Никак нет. Шепчу в силу социально-исторических причин. Ты журналы наши читаешь? Страшно в руки брать. На обложке — «Знамя», «Новый мир», «Огонек», а внутри явно не наше знамя, не наш мир, не наш огонек. Даже интересно читать…
И перекрестился, хотя, насколько я знаю, он всегда был явным материалистом, диалектиком.
Конечно, страшно. Что скажут наши идеологические супостаты, которым мы подрядились постоянно сдавать экзамены на аттестат социальной зрелости? Что запоет на своих гитарах наша замечательная молодежь, когда вдруг узнает, что дважды два четыре, и все дела? А пионеры-пенсионеры? Кошмар!
Почему же мы опасаемся правды и не боимся лжи? Почему мы растревожились, когда стало — можно? И не тревожились, когда было — нельзя? Почему, когда было такое мнение — врать, врали с удовольствием, а когда появилось мнение — да не мнение, а прямое указание — говорить правду — язык не поворачивается?
Правда всегда правда, и никаких дополнительных функций у нее нет. А у лжи есть. Ложь оберегает покой и приносит нам заверения в совершеннейшем к нам почтении. Она помогает нам ужасно нравиться самим себе и прихихикивать от избытка своего социального превосходства. Она помогает нам сотворять импозантный мужественный лик.
Вчера мы делали вид, что поем баритоном крамольную арию «О дайте, дайте мне свободу» — слова. Дали. Не берем. Боязно.
Обрываем телефоны:
— Слушай! Как это напечатали?
— Слушай! Редактора еще не сняли?
Что это?
Это запоздалая корь. Детская болезнь правизны. Самый разгар. Стадия сыпи…
Как-то мне попалось на глаза сомнительное утверждение, будто всякое действие вызывает равное по силе и противоположное по направлению противодействие. Говорят, кто-то за такие слова попал в академики. Не знаю. Не видел. Но думаю, что проглядели.
Потому что истинное противодействие никогда не прет на рожон. Истинное противодействие никогда не противоположно по направлению. Оно всегда адекватно и эквивалентно. Научно говоря, куда действие, туда и противодействие. Или, точнее говоря, как бричка за конем.
И лежат на той бричке навалом различные кирпичи. Чтоб коняга не очень зарывалась. Чтоб она тащила свой воз, выбиваясь из сил. То есть противодействие как бы постоянно задает действию философский вопрос: куда ты скачешь, гордый конь, и где откинешь ты копыта?