Выбрать главу

«Вот ведь злодей!»— подумали вы про меня. И я не в обиде: можно так подумать. Но я не злодей. Просто у двух чудаков предстояла свадьба. И мне поручили добыть, достать, извлечь из-под земли то-се, а также того-сего… А я от природы не умею ничего ни добывать, ни доставать, ни извлекать. И работников прилавка боюсь прямо-таки до смерти. Спросите, как же я отважился на всю эту жуткую комедию? А что прикажете делать, если один из тех чудаков — я сам?

Ян Полищук

ВОСХОЖДЕНИЕ

Мой приятель Динко укладывается в постель обычно после основательной порции телевизора, что-нибудь за полночь. Но раз в три месяца, накануне выходного дня, рано удаляясь в свою комнату, он отчаянно возвещает:

— Приглушите звуки. Завтра я осаждаю Витошу!

— О! — благоговейным хором откликается семья. — Завтра он осаждает Витошу!

Выключив телевизор и укутав телефонный аппарат пышно взбитой подушкой для смягчения внезапного звонка, весь дом прислушивается к командам Динко.

— Одеяло здесь… Кеды тоже… Компас на месте… Термос?.. Куда, черт вам в бочину, девался мой термос?

Тесня друг друга, все бросаются искать термос. Как и следует ожидать, он стоит на письменном столе, уже источая головокружительный аромат плиски.

…Сигаретный слоистый туман стоит над славной Софией, когда Динко, приторочив с помощью домкрата к плечам рюкзак вещеизмещением в две тонны, выступает в поход. Сметливо ориентируясь по компасу, он выходит к остановке троллейбуса, доставляющего пассажиров прямо к подножию горы. Трудно описать ярость горновосходи-телей, с какой они осаждают салон, чтобы провести несколько минут в комфортабельном кресле и таким образом сберечь энергию перед предстоящим штурмом Витоши. Динко едва втискивается со своим рюкзаком внутрь, при этом выдавливая с передней площадки шестерых конкурентов Они с проклятиями выстреливаются на улицу, словно шарики из деревянного пистолета-хлопушки.

Наконец троллейбус, кренясь на виражах под тяжестью груза, добирается до подошвы Витоши. Предстоит новый сложный этап путешествия. Преодолев метров двадцать, Динко перебирается в рейсовый автобус. Натужно урча, автобус увозит наверх по терренкуру очередную когорту путешественников. Из открытых окон до оставшихся долетает удалая корпорантская песня: «Витоша, Витоша, виташа!» (что, очевидно, в переводе со студенческой латыни означает: «Витоша, Витоша, ты жизнь — и этим все сказано!», — а может, и что-то иное).

Где-то на полпути к вершине предстоит новое испытание — пересадка в вагончики фуникулера. Но путники и здесь не утрачивают боевого запала — песня звучит с прежним шиком: «Витоша!» Когда до пика остается не больше сотни шагов, вагончики притормаживают. Обстановка требует самостоятельных действий и, главное, арктического мужества, чтобы устоять перед райскими искусами.

Из разбросанных вокруг шатров выглядывают продавцы в тирольских шляпках с перышками и, демонически усмехаясь, предлагают отведать освежающего оранжада или пепси-колы. Над охотничьей избушкой вьется дымок, в котором угадываются нежные кабабчата и поджаренный на углях сладкий перец-чушка…

Но это все удел каких-нибудь бонвиванов. Динко же, как истинный подвижник, сбросив с помощью трех добровольцев с изнуренных плеч свой рюкзак, подкрепляется домашними бутербродами и незаменимой плиской. Когда рюкзак заметно тощает, Динко начинает штурм вершины по истоптанной тропе.

О, это не легкие шаги к небу, доложу я вам! Бутерброды отягощают желудок, и, чтобы не завалиться, надобно то и дело цепляться за пожухлые кусты на обочине тропы. И все же Динко неукротимо идет и идет вперед и даже пытается промурлыкать фрагмент из бравой песни.

И вот вершина покорена! Победа, черт вам в бочину, виктория, триумф! Прислонившись к дереву, на оголенном стволе которого было начертано традиционное: «Здесь побывали любители природы…» — и следовало несколько размытых автографов, Динко разделывается с остатками плиски. Незабываемые мгновения торжества и печали. Торжества человека над стихией… Печали — при воспоминании о тоскующих под кроватью домашних туфлях— бабушах с загнутыми носками…

…В воротах дома нашего триумфатора встречают супруга и дети, молитвенно воздевающие руки:

— О! Он одолел Витошу! Надо срочно отбить депешу дядюшке в Габрово!

Вадим Полуян

ЗАСУХА
Закат сгорает от стыда за день, что так беспечно прожит. Бегут от пастырей стада по пыльной палевой пороше. Рюкзак мой полон. Я — порожен! Вон, кисти красные сцепив, рябины ждут в пьянящих позах. А клен колеблется в степи, как странник, уронивший посох… Ночлегом гостя награди! Но хутор в запустенье светлом, он забулдыжничает с ветром, скрестивши руки на груди. Ни капли неба нет в колодцах, как сострадания в колоссах. Пророк, громами огорошь! Твой дождик жаждущих излечит… Лежит без речек, как без речи, сухой земли огромный грош. Рога вонзаются в зенит над шляхом, шляпками поросшим. В молочных струях зной звенит. Стакан мой полон. Я — порожен!
САМОСПАСЕНИЕ
Давно не приносили вы икорки, недужны телом, духом смятены… Трамваев апельсиновые корки к окраинам московским сметены. Нас с вами тоже вымели из центра, как гвозди, что отторгли от доски. Счастливых лиц оранжевая цедра ненастно зеленеет от тоски. Придется приохотиться к рублям, к упитанным базарным кораблям и плавать их эскортом в их эскадре, наглея в белофартучной обшивке. О Магелланы, о рублеискатели, примите Дон Кихота по ошибке! Не похудею я, а разжирею. Я разведу цветов оранжерею. Я розы превращу в букет банкнот, посею авторучку и блокнот. Но ведь из них не вырастет ни строчки, посев взовьется ложью молодой… И ваших рук осенние листочки не попадут в мою ладонь.
ДЕТИ ПОЛНОЧИ
Собеседники — ты да жена. Лампа старая дожжена. Ноша новая тяжела. Что ты скажешь нам, тишина? Но у кумушек-черепах неизвестное в черепах. Утопили лунный черпак в том колодце, что порчей пропах. Дети полночи просят помощи: «Милосердные самаряне, устилайте свой путь соболями!» Для кого-то там, за морями, в небе, знойном от стрекоз, зреет солнца абрикос… Ах ты, кровная, коронованная, драгоценная пустота! Мрут в соленом степу стада… У цветка на фламинговой ножке Стали ржаветь листочки и летит с лепестков сожаленье, словно стеклышки с ожерелья… Чей же перст нас еще осенит? Вздулось дно, и упал зенит. Занавесьте замочные форточки: подозренье присело на корточки!