Валерьян посмотрел на нее тоже чуть повлажневшими глазами, дернул кадыком, точно сглатывая комок в горле, однако все-таки собрался и продолжал:
– Ну еще у нас есть сестренка Олюшка. Она старше нас всех, ей двадцать пять лет, и у нее уже пятеро детей. Александр Александрович – это Алениного папу так зовут – говорит, что она за всеми нами присматривает и что он ей больше всех нас доверяет. Вообще-то Сан Саныч мужик не промах, но тут-то он, похоже, именно вот дал маху. Из всех нас, по-моему, Ольга самая сумасшедшая. Зато видела бы ты, как она детей рожает! Вот бы тебе у нее поучиться – я б тогда и за тебя, и за крольчонка своего во как был бы спокоен!
– А ты что, видел, как она рожает? – затаив дыхание, переспросила Марина.
– Еще бы! Роды в Крольчатнике – это, скажу я тебе, событие, кто ж такое пропустит.
– И я тоже… должна буду рожать при всех?! И на меня тоже будут все смотреть? – От ужаса глаза у Марины расширились, и Валерьян, посмотрев на нее, рассмеялся.
– Не бойся, мышь, если ты сама не захочешь, к тебе никто-никто не подойдет и никто-никто тебя не увидит. В конце концов, желание женщины – закон, особенно когда женщина рожает. Но, мышь, – он нежно привлек ее к себе и зашептал буквально в самое ухо: – Мне-то ты дашь посмотреть? Я ведь как-никак имею к этому отношение, ne c’est pas?
Марина покраснела так, как если бы он сделал ей какое-то откровенно дикое и непристойное предложение, например, взять в рот на глазах всего народа, прямо здесь, в этой электричке. На секунду Марине почудилось, что сейчас, слыша его слова, она переживает самый сладостный, самый полный в ее жизни экстаз. Она закрыла глаза и, уткнувшись пылающим лицом в грудь Валерьяна, то ли прошептала, то ли попросту выдохнула горячее-горячее «да». Валерьян же знакомым и бесконечно нежным движением приподнял за подбородок Маринино лицо и поцеловал так, как никогда еще не целовал никого.
2
– А потом мы разожжем камин, и тогда ты сразу увидишь, как у нас здорово. У нас такой камин! Сан Саныч сам сложил! Ну, печника, конечно, тоже звал, но тот только показывал, а так Саныч все сам, своими руками: и камин, и трубу, и кафель сверху. Решетку вот только не сам варил, врать не стану. Решетку Сан Саныч заказывал. Такая решетка – закачаешься! На ней история любви Леды и лебедя. Знаешь, миф такой есть, древнегреческий.
Марина молча кивнула. Миф, значит. Ей, грешным делом, начинало уже казаться, что и вся эта дача – с кучей комнат и вот с камином – просто какой-то миф. Ну не бывает же такого в жизни, во всяком случае, в ее, Марининой жизни, не бывает, и все. И ведь вот они уже сколько идут и идут по снегу, темно уже совсем, а они все никак не придут никуда.
И вдруг Марина увидела свет, да не из одного окна, а явно из многих и многих окон, и откуда-то с той стороны донеслись до Марины какие-то знакомые звуки – музыка? Да, точно. Полонез Огинского.
Они еще немного прошли и уткнулись в высокий, полностью скрывающий нижнюю половину светящихся окон забор. Музыка, однако, звучала все громче, все навязчивее.
– Пришли, – сказал Валерьян и зашарил по карманам.
«Интересно, кто там у них играет?» – подумала Марина.
Валерьян отпер врезанный в литые ворота замок, и они вошли. К ним навстречу с лаем бросился громадный лохматый пес.
– Ох! – Валерьян перехватил его на лету за ошейник. – Потише ты, Русый, с ног собьешь! – И уже Марине: – Извини, наверное, надо было тебя предупредить?
– Ничего, – сказала Марина, с нежностью лаская огромную голову, с наслаждением запуская в пушистый мех озябшие за дорогу пальцы. – Я не боюсь собак. Его как зовут?
– Руслан. Это московская сторожевая.
– Да? А я думала – сенбернар. Очень уж у него будка массивная.
И снова Валерьян посмотрел на нее с уважением. Надо же – будка. Слова-то какие профессиональные. М-да. Похоже, крепко недооценивал он Марину.
И снова раздались звуки музыки.
– Кто это играет? – спросила Марина.
– Не знаю, – ответил Валерьян, – наверное, Оля. Сейчас посмотрим.
За массивными дубовыми дверьми оказалась небольшая квадратненькая прихожая с необъятных размеров вешалкой. Прямо из нее вырастала и уходила куда-то высоко вверх винтовая лестница. От лестницы шел коридор, все дальше, и конца его было не видно.
Валерьян помог Марине снять шубу, повесил ее на один крючок со своей, переобулся и, нагнувшись, не без труда отыскал в длинном разношерстном строю подходящие на Марину тапочки.
Раздевшись и переобувшись, они пошли прямо на звуки музыки и довольно скоро оказались в огромной, обшитой деревянными панелями комнате. В центре ее стоял стол, в середине противоположной от двери стены высился камин, а у самого окна стоял небольшой белый кабинетный рояль.