Тут бы и забыть господину Председателю о недоразумении, но оговорился он на одном из совещаний, и дали ему справку не о сроках для служащих, а о сроках для бунтарей. Прочитав и разобравшись, в чем дело, господин Председатель взъярился не на шутку – здравый смысл и логика, несмотря на заоблачное служебное положение, в нем все ещё присутствовали. Он дал приказ дать делу обратный ход и убрать сроки с ни в чем не повинных деток, признать их невиновными. Но даже ему не дано было прав восстанавливать справедливость в полном объёме: это была привилегия только одного человека в великом государстве Бабилон – великого племянника господина Председателя.
Господин Президент спокойно выслушал от руководителей ведомств замаскированный под панегирик донос на своего дядю и принял простое и конструктивное решение: срок никому зря и по ошибке не даётся. Поэтому признать малолетних преступников невиновными нельзя, но, принимая во внимание все обстоятельства, амнистировать можно. Об исполнении доложить.
Так при восстановлении справедливости родная юстиция сделала ещё один занятный кундстштюк: те, кто были признаны виновными в беспорядках, получили амнистию и по прошлым делам, а смирные и верноподданные сидельцы остались досиживать дальше.
Гека повезли на формальное переследствие с последующей амнистией чуть позже остальных: сильно, до столбняка, загноилась царапина на руке, пришлось две недели проваляться в больничке. В других обстоятельствах он, да и любой другой парнишка на его месте, был бы счастлив тормознуться в больничке и косить как можно дольше, но впереди лежала свобода – Воля! Воля, запах и вид которой Гек забыл за четыре года отсидки, но смутно и сладко мечтал о ней, как… как… о чем-то вкусном.
В двухстах пятидесяти километрах от Иневии на протяжении многих столетий незаметно дремлет тихий и грязный городишко с пышным именем Сюзерен. По ошибке или по пьяной прихоти одного из завоевателей португальской ещё волны наречён был этот городок, а тогда всего лишь воинская стоянка, столицей всего континента. И ничем, кроме этого, не был прославлен город Сюзерен в истории Бабилонского государства, в его официальной истории. Но в другой, теневой её части, хранящейся на скрижалях зонного и тюремного фольклора, не записанной нигде, пронизанной противоречиями, гиперболами и мистикой, «Крытая Мама» – тюрьма города Сюзерена – занимает особое место. И если простой сиделец слушает легенды о Крытой Маме как страшную сказку, только гипотетически примеряя на себя роль её жертвы, то для любого авторитетного обитателя бабилонской пенитенциарной системы, принадлежащего к любой пробе, даже к скуржавой, перспектива попасть в Сюзерен обволакивает сердце холодом и унизительным страхом. И причины тому есть. Крытая Мама, если не считать пересылку и следственный изолятор, где случается всякий сброд, специально предназначена для «перевоспитания» отъявленных врагов государства и Президента.
Случалось, что и политические попадали сюда, но не часто: политическое фрондёрство – удел богатых и влиятельных людей, их ссылали, сажали под домашний арест, отмазывали на поруки… И мода на свободомыслие, вспыхнувшая было после успеха кубинской революции, поугасла. Террористы же политиками не считались, да и живыми их не встречали на зонах. (Волна терроризма, захлестнувшая позднее, в семидесятые годы, весь мир, так и не коснулась Бабилона, и в этом была несомненная заслуга Господина Президента. Он в своё время отдал приказ: никто и ни под каким предлогом не имеет права вступать в переговоры с террористами, что бы и кого бы они ни захватили в заложники, включая семью Господина Президента и его самого. Немедленный штурм и поголовное уничтожение на месте всех виновных. В виде исключения, по обстоятельствам, можно одного-двух на время брать в плен для допросов… И как отрезало… Было все же несколько попыток, с пяток, не более, но все их, невзирая на петиции религиозных милосердцев, подробно показали по телевизору, что крепко повлияло на экстремистские умы. Да и раньше в Бабилоне террористов не шибко-то жаловали. Сам Че Гевара, кстати, передумал в своё время и предпочёл освобождать Южную Америку – там, ему казалось, полегче будет и с нравами, и с языком.) «Перевоспитание» проводилось целым комплексом разных методик, в основе каждой из них для перевоспитуемого стоял выбор: покориться или умереть (или потерять лицо и честь). Пытки голодом и жаждой, регулярные побои, долгие издевательства надзирателей – все это считалось официальной частью перевоспитания, которая приносила свои плоды в двух случаях из трех. Но для особо упорных применялась и неофициальная часть, та, что возлагалась на сидельцев из самой малочисленной и преданной администрации пробы, имя которой было «сучья шерсть».