Звучали речи, клятвы отомстить и признания в верности, сыпались слова, словно комья земли в могилу, – уходила эпоха. Пройдут годы, прежде чем прибывший из-за моря-окияна Наварра (кличка Заморский, данная ему авансом местными делаварами, постепенно трансформируется и превратится в Заморыша), сумеет восстановить из руин кое-какие завоевания своих предшественников, но никогда уже пришельцам не стоять на равной ноге с быстро прогрессирующими аборигенами. Не бывать уже в прежнем виде и организации Дяди Джеймса – развалилась она, подобно империи Карла Великого, на удельные княжества: основную часть, с публичными домами, ростовщичеством и героиновой розницей, унаследовал Герман, недалёкий, но по-мужицки хозяйственный уголовник, в прошлом вытрясатель чужих долгов. Продовольственный рынок и рэкет нескольких магазинов оттягал Нестор, не желавший больше терпеть над собой никаких начальничков. Полтора десятка преданных ему боевых ребят, не считая пристяжи подсобной, – это достаточно серьёзно, чтобы к нему не лезли всякие свиные рыла. Наследство Боцмана – лотереи и угон автомобилей – вообще попали к чужим: некий Дядя Фритс, по кличке Кошеловка, чья «юрисдикция» распространялась на стадион, возле которого свил гнездо Боцман, ныне покойный, наложил свою лапу на лотереи и в ультимативной форме предложил угонщикам свою помощь и защиту. Мазила пока парился в следственном предварительном, когда и кто будет вынимать его оттуда – вопрос оставался открытым. Корсиканцы жили тихо и наособицу, почти как китайцы; вместе с вольнодумным Франком оборвались доверительные деловые связи с местными: «Может, оно и к лучшему», – посчитали патриархи клана.
Герман шепнул Нестору, качнув головой в сторону матери Джеймса, тот согласно кивнул и вынул из кармана белый пакет, заранее приготовленный. Герман присоединил к нему свой, иного вида, но того же назначения, и пошёл, сопровождаемый Нестором, чтобы лично ей передать, – там было больше четырехсот тысяч талеров, собранных братвой, в последний раз объединённой общим делом. Подкидышу, стоящему рядом, с рукой на перевязи, было поручено сопровождать старуху до дому. Отпуск на побережье накрылся медным тазом, но это пустяки по сравнению с вопросом: что дальше делать? Свою команду строить – силёнок пока маловато. Приткнуться – к кому? Герман не потянет надолго – коряв слишком, не гибок. Нестор – он уже рылом в кормушке, и не надо ему больше соратников. Может, вообще завязать? Подкидыш внутренне засмеялся своим мыслям: чтобы завязать, нужно очень много денег или приличную, хлебную специальность, а что он умеет делать, кроме как удалять кастетом чужие зубы… Да и то Патрик был вечно им недоволен…
Патрика хоронили здесь же, но возле его гроба почти никто не толпился: Патрика многие боялись, очень многие уважали как профессионала максимально высокой пробы, но никто его не любил, никто не скорбел о его смерти – не было у него ни друзей, ни родственников. Только толстая Марго, непривычно вся в чёрном, с букетиком незабудок в пухленьких лапках, всплакнула о непутёвом ирландце, но думала скорее не о нем даже – о бренности, о растраченной жизни, о собственном будущем, неясном теперь, а поэтому тревожном…
Мировая общественность с вялым ужасом восприняла криминальные вести из Бабилона: в этой стране человеческая жизнь – копейка. Так было, есть и будет в обозримом будущем. Австралию тоже основали каторжные, но ведь стала она цивилизованной и безопасной для своих детей… Бабилон – это Бабилон; если каждый очередной президент безраздельно и безотчётно распоряжается жизнями всех жителей, если переполнены политические и уголовные тюрьмы и лагеря, что можно ждать от граждан, для нескольких поколений которых понятия «законность» и «конституция» – пустые слова на красивой бумаге? Чрезвычайный и полномочный посол США в Аргентине, он же по совместительству посол в Бабилоне, выразил озабоченность насильственной смертью ряда граждан США итальянского происхождения. Посол Италии дипломатично промолчал, поскольку на итальянских гражданах клейма некуда было ставить, двое так вообще находились в бегах.