Это был последний их задушевный разговор – судьба приготовила для Чомбе четырех тузов и джокера в придачу. Господин Председатель не забыл симпатягу-подростка, жертву расизма, и своею властью издал соответствующее распоряжение. Он распорядился пересмотреть и объективно разобраться в деле несчастного паренька. Чиновники, феноменально чуткие к настроениям своего патрона, двинули вниз более определённое требование, так что на зону уже спустился приказ об индивидуальной и немедленной амнистии – дело в этих краях неслыханное. Более того, губернское управление лагерей подстраховало приказ грозным устным напоминанием: никаких падений с лестницы и иных случайностей. Приказ поступил днём, но выпустить немедленно Чомбе не могли, хозяин был в отъезде по делам, в Иневии, а без него ни подписать, ни отпустить никто не мог. Чомбе тут же нажрался как свинья и стал буянить. В конце концов его схватили и бросили в камеру изолятора до утра. Кум и режик в бессильной злобе упились не хуже Чомбе, их пришлось развозить по домам – благо все рядом – на служебной машине. Но пойти и попинать Чомбе, душу отвести, не осмелился никто из них, даже на пьяном глазу.
Утром его покормили прямо в изоляторе, чтобы зону не мутил. Друзья умудрились пропихнуть ему косяк с дурью на опохмел и на дорожку.
Шёл утренний развод, вся зона с завистью и удовольствием слышала и видела счастливого, в дым обкуренного Чомбе, которого под руки подтащили к машине, чтобы отвезти и погрузить его на ближайшей железнодорожной станции к месту назначения, в Бабилон. Из зарешеченного окна далеко ещё слышались прерываемые заразительным хохотом куплеты «Мадагаскара»: «Мы тоже люди, мы тоже любим… пусть кожа чёрная, но кровь чиста…»
Геку исполнилось тринадцать, потом тринадцать с половиной – срок постепенно разматывался. Чомбе успел оставить Геку наколку в Бабилоне – куда обратиться по выходе, чтобы не зависнуть на первых порах без жилья и денег, но с тех пор – ни слуху о нем, ни духу. За это время Гек порядочно подрос, хотя и теперь во время поверок пребывал на левом фланге, но уже и не самым крайним. Зона белела на глазах. Хозяин, режик, кум и растлитель беспощадно выпалывали нетаков, натравливали на них активистов и пацанов: якобы из-за них повышаются нормы выработки и ужесточается режим содержания. На деле все было проще, администрация зоны тоже чуяла новые либеральные времена в экономике: возникали новые и новые предприятия, рынки заполнялись товарами, состояния делались на глазах. Вместе с повышением уровня жизни, опережая его, росли и аппетиты граждан. Люди покупали катера, виллы, новые костюмы, парную говядину к обеду, кольца с бриллиантами – у кого на что хватало доходов. А у хозяина и его присных был только один источник дохода, не считая мизерных окладов, – зона. Надо было выполнять директивы, на благо страны и Президента, и перевыполнять их в свою пользу.
По-прежнему в домашнем хозяйстве любого мелкого зонного начальничка заметную роль играли малолетние кабальные работники, но этого мало было по теперешним временам. Невыход на работу однозначно сопровождался «десяточкой» с предварительным избиением, шмоны по промзоне стали постоянным явлением – два-три раза в день, особо тщательный – раз в неделю. Брак – избиение и трюм. Правда, трюм, как ни парадоксально, стал гораздо легче: теперь в изолятор водворяли только на ночь, а днём выводили на работу – с горячей пищей, с возможностью разжиться куревом и тёплыми шмотками. Первое время нетаки чувствовали, что почва уходит у них из-под ног – зонный пролетариат стал смотреть волками на их праздность, в то время как остальные пуп надрывают на проклятом производстве. Некоторые не выдержали и вступили в актив (Гек ни секунды не сомневался, что Удавчик первый переметнётся, и угадал), другие уходили под землю, не устояв против холода и побоев, некоторые докатились до «малокрыток» – психлечебниц тюремного типа…
Гек резко ограничил себя в карточных играх и играл, только чтобы внести в общак и заплатить за норму, которую бугор выводил ему в конце каждой смены. Он первый придумал ход, реализация которого вернула нетакам авторитет и признательность со стороны пацанов зоны. Зонное начальство, заинтересованное в выпуске неучтённой внеплановой продукции, безбожно завышало в плановых расчётах допустимый процент брака и нормативный процент отходов, но истинный минимум возможных потерь им был неизвестен, его знали и чувствовали своим горбом и мозолями малолетние рабы у станков. Тут даже актив не желал помогать начальству. В этих условиях появилась возможность вклиниться в производственную щель между минимумом и максимумом потерь, поскольку явно и на бумаге контролировать неучтённые материалы хозяин не осмелится. У нетаков были каналы получения с воли зонного дефицита. Их следовало только развернуть в обратную сторону для продажи дешёвой качественной продукции. Нет, конечно, и раньше воровали готовую продукцию и сплавляли её на волю, но то была кустарщина, эпизодическая и мелкая…