— А всё — таки — почему женщина? — не унимался дотошный исследователь быта местных аборигенов.
— Потому что, они почти не пьют — на работе, — пояснил Комбат, прислушиваясь к шуму работающей техники. — Надо быстренько проскочить, пока за этим гудением не слышно звука наших шагов.
— Двигатель работает, как у «Феррари», — уважительно отозвался Крон, о техническом приспособлении.
— Девушка сильно газанула в Феррари… и задохнулась, — высказался Бульдозер, не совсем по теме, но настроение в коллективе — поднял.
Стараясь не шуметь, сталкеры молчаливыми тенями проскочили станцию, скрывшись в темноте туннеля. Идти было ещё долго, что сильно удручало, но выручил случай: в боковое ответвление резервного полотна стояла дрезина на ручной тяге. Куда вела эта ветка, никто не имел ни малейшего понятия, и поэтому, рисковать не стали, а продолжили путь проверенным маршрутом.
— У нормальной дрезины мотор есть, а это — ручной пожарный насос, какой — то! — пожаловался Сутулый Кащею.
— Если включат подачу тока на рельсы — нам конец! — ответил ему товарищ, открыв правду жизни, которую остальные члены, от Сутулого, тщательно скрывали.
— Да нет! — усмехаясь, рявкнул Бармалей. — Просто руками заработаете сильнее…
— Шутник, — простонал Кащей. — Тебя бы за рычаги усадить.
— Греби, давай, — беззлобно отозвался псевдоразбойник.
История его прозвища «Бармалей», окончательно канула в лету, и теперь, не представлялось возможности свести концы с концами, даже с помощью его самого. Между тем, мимо проносились станции уже веселее и более часто по времени, чем тогда, когда группа шла пешком.
— Это вам не пешкодралом шпарить! — довольно отозвался о технике Пифагор, за что его, на пару с Почтальоном, попросили сменить уставших товарищей на посту, приводящем чудо-технику в движение.
После того, как дрезина миновала станцию «Клоповскую», на крутом повороте, из самоходной телеги чуть не выпал бидон, добавив Сутулому с Кащеем, по паре седых волос. Не успели они толком оправиться от шока, как перед выходом на финишную прямую, после станции «Лыкодранской», на таком же крутом повороте, чуть не потеряли их самих. «Желанная», «Сыромятово», «Мостострой» и, наконец, конечная — «Колхозник».
— Я не понял! — развёл руками Бульдозер. — Ни «Мостострой», ни «Колхозник» — ещё не построены. Кстати, и «Коммунистическая» — то же…
— Буль, а ты здесь давно был, — осторожно спросил его Крон, почёсывая шрам над левым глазом, — может, тут строительство развернулось — не на шутку?
— Нет, ты что! — возбуждённо ответил Бульдозер. — Мне сестра вести регулярно по «мылу» шлёт — заморожено строительство. В городском бюджете нет ни шиша, а федеральные резервы не выделяют.
— На то они и резервы, — задумчиво промычал себе под нос Комбат.
Отчаявшись понять, что происходит, Бульдозер смирился с перипетиями судьбы. Сейчас важнее всего было выскользнуть из города незамеченными, пока не рассвело. Пользуясь покровом темноты, а так же услужливо разбитыми хулиганской рогаткой уличными фонарями, под которыми ничего не видно, предполагалось бежать, не оглядываясь. Сталкеры не замедлили этим воспользоваться, выйдя через чёрный ход метрополитена и, на ходу снимая красные куртки — ринулись к ближайшей спасительной поросли, которой на окраине города было предостаточно. С куртками вышла накладка — мешали рюкзаки и поэтому, несущаяся группа походила на знаменосцев, с заломленными руками. Громко ругаясь, забыв об опасности, они поскидывали котомки на землю и сорвали с себя ненавистные спецовки, демаскирующие отряд на всех уровнях. Бидон лязгал по асфальту днищем, а в тишине утреннего воздуха, звук разносился далеко — в разные стороны. Местные аборигены давно уже привыкли, к подобным явлениям, которые часто сопровождались нецензурной бранью и поэтому, не обратили на происходящее за окном никакого внимания. Они только перевернулись в своих постелях, сквозь сон посылая сборщиков цветного металла далеко от этих мест, в неопределённом направлении движения. Звук разливаемой по стаканам жидкости, насторожил лишь местного алкаша Толика, который точно знал расписание работы неофициальной точки и, с точностью до девяносто девяти процентов, мог определить, что в кустах засели чужинцы. Охота пуще неволи, а удар по лицу — вообще ничего не значит против жажды, с большой буквы и халявы, с ещё большей, поэтому, он для себя — всё решил. Как смертники идут в последний бой? Кто может сказать, что в этот момент у них на душе, так и у Толяна, все чувства атрофировались, кроме одного — осталась твёрдая, непоколебимая решимость сесть на хвоста.