— Однажды, я на кухне, в полной темноте, видел такую картину и, аж подпрыгнул на месте, — подтвердил рассказ Крон. — Название килек не помню, но фосфоресцировали у них, именно голова и брюхо — сильным зелёным свечением. Другие места кожного покрова даже не мерцали, не говоря о свечении. Кстати, кошка слопала, в первую очередь, только эти части рыбьего тела, а к другим даже не притронулась.
Договорившись на утро сходить на рыбалку, все, кто как мог, стали к ней готовиться. Каждому было любопытно увидеть воочию представителей местной ихтиофауны, не вписывающейся в действительность, которую пришедшие товарищи оставили дома. Крон твёрдо решил не трогаться с места до той поры, пока лично не увидит «Морского чёрта», со слов Копчёного, обитающего в Озере. Это было выше его понимания, несмотря на утверждения о том, что глубины здесь — ого-го! Сотни метров… Морской представитель живёт на глубинах — «за километры». «Интересно, — подумал он, — если бы тут была пятикилометровая впадина и глубоководную рыбину быстро поднять на поверхность, то учёным, что-нибудь, досталось бы или нет? Или, из-за разницы давлений чёрта разнесёт так, что его части просвистят над головами «головастиков»? А может и нет…»
Тем временем, Бармалей решил поподробнее рассмотреть валявшийся на берегу скелет водяного чудища. Он увлёк за собой Доцента с Пифагором, а Почтальон увязался за компанию. Кащей, глядя им вслед, сказал Сутулому, указывая рукой на удаляющийся квартет:
— Смотри-ка — интеллигенция вшивая, о чём-то сговаривается.
— Пойдём, посмотрим, куда они намылились, — предложил Сутулый и парочка отправилась следом.
Скелет лежал на берегу, точно в таком же положении, в каком его и застали сталкеры ранее. Почти ничего не изменилось, но в облике останков просматривалось, что-то неуловимо необычное, чего не было днём. Присмотревшись внимательно, Бармалей показал на кости рукой и воскликнул:
— Смотрите, «Огни Святого Эльма»!
На концах рёбер вспыхивали голубые искры. Сначала неуверенно, как бы нехотя, но по мере того, как на берег опускалась тьма, сияние становилось всё сильнее и сильнее. Причём, огни вспыхивали не на всех рёбрах сразу, а соблюдая очерёдность, напоминая действием цветомузыкальный генератор упорядоченных сигналов.
— Прямо — бегущая строка, — тихим голосом прокомментировал событие Доцент. — Триггер, хренов…
— Строка — не строка, а руками лучше не трогать, — предупредил подошедший, из-за спины, Копчёный.
Вопреки ожиданиям, пустые глазницы монстра не мерцали багровым светом, имитируя огонь преисподней, а оставались чёрными пятнами на потемневшем черепе, но жутковатости, от этого, не убавилось.
— Старожилы, которых, в этих местах, почти не осталось, говорили, что это знаменитый «Болотный Гад», — пояснил Копчёный. — Скелет лежит на берегу с незапамятных времён, а учёные обещали большие деньги за живой экземпляр. Фантазёры! Кто на него сможет охотиться? То-то и оно! Так что тогда говорить про поимку?
— Эта цветомузыкальная феерия напоминает мне резиновое изделие восточных кустарей, — высказал своё мнение Бульдозер, не оставшийся в стороне, а пришедший со всеми — за компанию.
— Почему резиновое, — опешил Кащей, — скелет, вроде бы — костяной?
— Вот именно, а светится, как металлический, — пояснил тракторист. — Что тут, что там — бессмысленная порнография, только в случае с резиной: непонятного меньше, а бесполезности — больше.
— Сейчас каких только нет! — весело согласился Бармалей. — Ребристые, холмистые, с подсветкой и музыкальным приветствием…
Почтальон засмеялся и вынес свою точку зрения на обсуждение:
— «Славянский марш» в…
— Так! — прервал его Крон. — Давайте без политики.
— А при чём тут политика? — возмущённо парировал Бармалей. — Я за дружбу народов и вообще: «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!» Я, что ли, это придумал?
Крону, сразу-же вспомнился манекен, сгорающий на поляне и светящийся изнутри переменным блеском…
В тишине ночи раздались резкие хлопки, приглушённые дальностью расстояния до места конфликта и тёмное небо прочертила очередь из трассеров. Светящиеся рубиновым светом пули веером расходились из точки стрельбы, скрытой чёрной стеной камыша. Нечленораздельные крики и, вполне осмысленная ругань, заполнили эфир нецензурной бранью.