Первая попытка была назначена на 29 июня 1876 года, день Петра и Павла. Сигнал с воли должен быть подан воздушным шариком, отпущенным в небо. Но в этот день у Гостиного Двора почему-то не продавалось ни одного детского шарика. Помеха эта оказалась кстати: пролетка с беглецом была бы непременно задержана из-за возов с дровами, которые как раз в это время оказались на улице. Организаторы побега учли это и на следующий день расставили на протяжении двух верст своих людей, которые следили за движением. По цепочке передавался условный сигнал о том, что улицы свободны. Узник должен был узнать об этом по звукам скрипки из серенького домика напротив госпиталя, который специально сняли друзья. Об этом Кропоткину сообщила Софья Лаврова в записке, вложенной в механизм часов. Там же говорилось, что побег намечен на следующий день — 30 июня.
В четыре часа дня узника вывели на прогулку. Он начал свое обычное медленное движение по кругу — как всегда, еле-еле переступая ногами. Пусть часовой думает, что сил у него совсем еще мало. Их и на самом деле было немного, но огромна была жажда освобождения. И вот тишину нарушили звуки скрипки. Как давно он не слушал музыку, да еще такую! Это была вихревая, искрящаяся мазурка Аполлинария Контского, популярного тогда польского скрипача и композитора. Теперь нужно предельно сосредоточиться. Сначала так же медленно подойти к той точке круга, которая ближе всего к воротам, и от нее рвануть напрямую… Но скрипка вдруг замолчала. Что-то случилось. Нельзя бежать. Пройти неспешно новый круг…
Через четверть часа мелодия возобновилась. И это был зов свободы, жизни, борьбы! Но снова оборвалась музыка… Стало ясно, в чем дело: в ворота медленно въехали возы с дровами. Еще минута, и звуки мазурки понеслись в бешеном вихре. Часовой в пяти-шести шагах. Он лениво следит, как разгружают крестьяне дрова, сбрасывая их на землю, укладывают в штабеля.
«Всё! Сейчас или никогда!» — проносится мысль. Молниеносно сброшен халат — и бегом к воротам! Через несколько шагов Кропоткин услышал голоса крестьян: «Бежит! Держи его! Лови его!» Они кинулись наперерез. Одновременно за беглецом бросились три солдата и часовой. Тот был так близко, что не считал нужным стрелять, хотя мог и даже был обязан, но старался достать штыком. Штык коснулся спины, но уже промелькнули ворота. Вот улица! Пролетка!
На козлах, отвернувшись, сидел человек со светлыми бакенбардами, в военной фуражке. Он показался знакомым — и бакенбарды, и фуражка… Не провокация ли это? Ведь он так похож на великого князя Николая Николаевича, брата царя. По Петербургу потом распространился слух, что именно он увез беглеца.
Кропоткин хлопнул в ладоши, и человек на козлах обернулся. Конечно, это никакой не великий князь, а доктор Веймар. Недавний узник вскочил в экипаж. Кучер-«чайковец», Александр Левашов, хлестнул коня, промелькнули ворота госпиталя и толпа людей возле них. Все что-то кричали, махали руками, но ничего не делали. Великое дело — неожиданность!
Едва не перевернувшись, пролетка круто свернула с пустынной Кавалергардской улицы в тесный переулок. На ходу Кропоткин надел пальто и цилиндр. Сменил фуражку на цилиндр и его сосед. Через несколько минут они были на Тверской, потом — на Невском, и там остановились у громадного дома на углу Гончарной.
Знакомая квартира сестер Корниловых. Множество людей. Дружеские поздравления, объятия, поцелуи. Ничего, казалось, не изменилось за эти два года. Но долго здесь задерживаться нельзя: по тайным каналам весть о побеге, безусловно, уже движется в соответствующие инстанции.
Черным ходом два господина в цилиндрах вышли на Гончарную, где их ждал извозчик. Чтобы запутать след жандармов, помчались в места отдыха богатых петербуржцев, на острова, где на одной из дач беглец сможет переночевать. По дороге посетили самый шикарный ресторан — «Донон», куда жандармы и не догадались бы сунуться.
На следующий день весь Петербург был наводнен сыщиками, у каждого фотография человека с большой бородой. Но к этому времени он уже сбрил бороду и стал совершенно неузнаваем. В городе все передавали друг другу, что царь, находившийся в Финляндии, был взбешен и распорядился: «Разыскать во что бы то ни стало!»