Зато я прекрасно понимал, что эти угрозы могут оказаться вовсе не шуточными. Если уж эта самая Регина может себе позволить лично контролировать погрузку «товара», прокатившись для этого туда-обратно на «дыроколе»; если для нее ничего не стоит сбежать из хорошо охраняемой тюрьмы (ну, пусть еще не тюрьмы, но ведь не в сарае же ее и впрямь-то держали!), то я был уверен, что слетать на Землю и «привести приговор в исполнение» для нее пара пустяков. А еще вероятней, что она сама этим и заниматься не станет, у нее для этого «шестерки» имеются. Нет, рисковать я не мог. Тем более ради кого?! Да этот Калачев даже если и был когда-то человеком, что сомнительно, то теперь в нем и вовсе ничего человеческого не осталось! «Стереть» его будет даже благом; во всяком случае для оставшихся двух, вполне нормальных человеческих личностей. Будут пользоваться телом на пару - уж как-нибудь договорятся, я при «внедрении» понял, что это возможно, они, к счастью, не перемешались, как я полагал изначально. И Варвара будет по-прежнему любить своего Мишусю. Пусть и не всего, но все же.
«Не люби меня, люби мое», - вспомнилось вдруг. Ну да, будет любить не совсем его, а лишь его часть, но это лучше, чем потерять тех, кого любишь больше жизни.
Я не слушал, что мне, отчаянно дергая нос, говорил зам главы психослужбы. Я готовился к новому «внедрению». «Всё, - думал я, - пусть всё летит к чертям собачьим, пусть меня вышвыривают из «псов» как подзаборную моську, пусть!.. Лишь бы остались живы мои любимые. Для этого можно и убить. Ничего, как-нибудь проживу с этим. А и не проживу, так не велика беда. Тем более без любимого дела жить станет почти бесполезно».
«Постой! - вдарило мне по мозгам, словно железякой по уже упомянутой бочке. - А обязательно ли убивать, чтобы вылететь со службы?.. Ведь ты же сам недавно думал, что если залезть в мозги к Порфирию, то тебя сразу выпрут из «псов»! А если тебя выпрут, то возможности «стереть» Калачева у тебя попросту не будет. Регина определенно не дура, чтобы не понимать этого. А причину твоего «вылета» ей знать вовсе не обязательно. И уж тогда, видя, что ты не виноват в невыполнении требования, ей вряд ли покажется разумным лететь через пол-Галактики, чтобы просто так убивать ни в чем не повинных людей».
Понимая краем сознания, что мои рассуждения и доводы весьма шатки, я, чтобы не передумать, стремительно нырнул в сознание Комарова.
И оказался прав - в мозгах у зама главы психослужбы стоял блок. Вернее, нет, не у зама. Я все-таки успел коснуться его, на доли мгновений став его частью... Кто это был, не знаю. Но не человек - это точно. Уже в следующий миг я почувствовал мощнейший удар, причем сразу всеми органами чувств, плюс еще и еще чем-то - костным мозгом, селезенкой, аппендиксом, или вообще всеми клетками тела, а то и каждым их атомом. Я оглох, ослеп, скрючился от невыносимой боли и перестал дышать, а может быть и жить, на несколько бесконечных мгновений.
А когда снова смог видеть и слышать, в комнату вбежали одетые в черные комбинезоны, с лучерами наизготовку службисты. Двое из них бросились поднимать меня (оказывается, я лежал на полу), но я замотал, точнее, попытался это сделать, гудящей пудовой головой и, неимоверным усилием оторвав от пола казавшуюся одновременно чугунной и ватной руку, показал на псевдо-Комарова:
- Его!.. Он... Калачев.
И лишь прохрипев эти с огромным трудом давшиеся мне слова, я понял, что именно произнес. Вряд ли тот, кто «сидел» в Порфирии, осознавал себя Сергеем Калачевым, но именно он ранее выдавал себя за этого человека. За человека вообще! Не могу сказать, откуда я это знал - даже самый опытный «псиннер» не всегда осознает, как именно поступает к нему во время работы информация. А мне и вовсе некогда было что-либо осознавать. А теперь уже и нечем... Это я тоже понял на подсознательном уровне - просто ощутил вдруг, что я уже не «пёс». Тот удар, что я испытал, сжег мне не только чип, который нужен был лишь для усиления моих способностей, - он выжег из меня сами эти способности на корню.
Того, кто называл себя Порфирием Дормидонтовичем, скрутили. Я ожидал, что он начнет вырываться, но тот вел себя совершенно пассивно, я бы сказал - безвольно. Только постоянно моргал, настолько обескураженно, что мне даже захотелось поверить в эту талантливую игру. Или все-таки не игру?.. Что-то в облике Порфирия казалось мне не таким, необычным, делающим его непохожим на того, кого я привык видеть возле себя последние пару часов.
Наверное, если бы не моя «контузия», я увидел бы, в чем состоит разница, сразу. А тут мне понадобилась, пожалуй, целая минута, пока я сначала невольно не позлорадствовал: «руки-то ему держат, нос почесать нечем!», и лишь потом сообразил: у этого человека - или кем он там был - нос совершенно не походил на прежнюю бесформенную «картофелину». Нет, он тоже не являлся образцом совершенства, но был самым обычным - длинноватым, с небольшой горбинкой...