«Вот чего ему от меня надо! Хочет приспособить под ретранслятор, — мелькнуло в голове у Климова. — Или наоборот, чтобы я, проникшись его идеями, стал источником сигнала, а он динамиком, рупором, скликающим народ под победоносные знамена. Тут неважно, какого цвета будут эти флаги и какую символику нанесут на них художники: хоть свастика, хоть звезда — суть одна, старая, как мир — я самый лучший, я самый умный, я знаю, как надо!.. Ну уж нет, ну уж дудки! Я в этом дерьме участвовать не стану».
Климов, так и не дочитав предложенный его вниманию материал до конца, поднял глаза и посмотрел на Олеандрова. Черный мундир, серебряный череп со скрещенными костями на кокарде фуражки с высоким околышем. Правая рука, вытянувшаяся в римском салюте. Саша, зажмурившись, затряс головой. Нет, это обычный костюм, и фуражки никакой нет, просто волосы черные, да солнечный зайчик снаружи упал на лоб политика. Все в порядке. Да нет… Он действительно стоит, и рука протянута, как у бронзового Ильича. Глаза безумны. Речь толкает. Саша, не вслушиваясь в суть фраз, прекрасно видит картину, нарисованную пылким воображением и звонким языком своего «благодетеля». Тот же, по всей видимости, и не догадывается даже, о чем думает его гость. Олеандров уверен, что делает ему «предложение, от которого нельзя отказаться»… Наваждение какое-то!
Политик наконец умолк и со значением уставился на Климова.
«Да, этот спятил уже давно, и, как говорится, всерьез и надолго, — подумал Саша, опуская голову под взглядом сверкавших металлическим блеском глаз Олеандрова. — Я рядом с ним просто эталон нормальности».
— Что скажешь? А? — произнес хозяин кабинета таким тоном, что сразу становится ясно — ничего, кроме восторгов, он не ждет. — Как?
— Классно, — кивает головой Климов. — Только я что-то не совсем понимаю, причем здесь мои предки, а самое главное — откуда тебе-то про них известно?
Олеандров загадочно улыбнулся и многозначительно поднял руку, выставляя вперед указательный палец, мол, сейчас все поймешь. Затем он направился в дальний угол кабинета, и Климов, проводивший политика взглядом, заметил, что там, вдалеке, на старинном столике с выгнутыми и украшенными резьбой ножками, высится какой-то покрытый куском темно-синего бархата предмет. Не успел Саша даже и предположить, что бы это такое могло быть, как Олеандров сбросил покрывало, и Климов с удивлением уставился на ларец Габриэля де Шатуана. Вот так сюрприз! Довольный произведенным на гостя впечатлением, Олеандров вернулся и занял свое место за столом, развалившись в кресле.
— Дело в том, что Милентий Григорьевич Стародумцев — мой дедушка, — пояснил он и добавил: — Вернее, я его внучатый племянник. Он — брат моей бабушки, но я люблю его, будто он мой отец, хотя и чудит старик последнее время.
Ну здорово, а? Просто прекрасно!
— А Инга, или, как вы ее тут все называете, Наташа? — спросил Климов. — Она тебе случайно не сестра? Или там племянница?
— Наташа, — произнес Анатолий Эдуардович, игнорируя иронию, прозвучавшую в словах собеседника, — мой сотрудник, но дело не в этом…
«Умница Наташа, которая так замечательно справляется с компьютером». Старик Стародумцев был просто в восторге. Драка возле «Шанхая», рокер на «ямахе», «опель-кадет»… Покататься взяла? И вишневую «девятку» тоже? Рыжий парик… Что?! Этот ангелочек с метровыми ресницами вместо крыльев — хлоп, хлоп, того и гляди, полетит, — и чтобы она пришила Лап… Нет!
Климов почувствовал, что раздражение и обида, выплеснувшись откуда-то из самых глубин души, вдруг зашипели, зашкворчали в нем, точно масло на раскаленной сковороде. И дело тут было не в Олеандрове, а в другом, совсем в другом. Саша мог бы, не погибни так нелепо Лешка Ушаков, простить Богданова, который в конце концов делает свою работу, мог бы забыть, да уже почти и забыл удары милицейских сапог по своей печени. Мог бы, наверное, согласиться на сотрудничество с Олеандровым — все равно ведь ни черта не выйдет! У нацистов, судя по всему, существовали целые лаборатории, а этот решил повторить все то же самое при помощи одного только человека, который, на основании всего лишь легенды, является потомком древнегерманского бога войны.
Одного только не мог простить этому миру Климов: того, что даже и роман их с Ингой-Наташей закрутился, получается, только потому, что был частью далеко идущих планов господина Олеандрова. И даже милый искренний старичок, пусть и невольно, играл здесь свою, в общем-то довольно неблаговидную роль. Не пристань Стародумцев к Саше с этим вот древним ларцом, не поехал бы Климов на дачу, не влип бы в историю. Впрочем… есть на земле люди, которые начинают влипать в истории, едва успев появиться на свет.