Именно такими, только белокурыми представлял себе Климов валькирий. Женщина чем-то напомнила ему Галю Фокееву. Много, ну очень много тела. Смерть мужикам, одним словом. Этого Ржавого вполне можно понять. Тем более что одета женщина была как-то неподобающе для дочери столь солидного господина, коим, несомненно, был мистер Вайстор. Коротенькая спецовочка, белый фартучек; ни дать ни взять — официантка из «Макдональдса». Девушка сложила губки бантиком и нахмурилась. Па выражению лица «официантки», трудно было бы предположить, что внимание мужчин, даже выраженное в такой грубоватой манере, и на самом деле оскорбляет девушку. Скорее, даже наоборот. Просто появилась возможность пококетничать с незнакомцем. (Климов ощутил на себе заинтересованный взгляд.)
«Пожалуй, это единственная женщина, которая, за последнее время строит мне глазки просто так, — подумал Климов. — Ей-то уж точно от меня ничего не нужно»
— Ладно, Берта, — кивнул Вайстор, — я скажу ему, он больше не будет. А теперь ступай.
— А это новенький? — спросила Берта, не спешившая уходить. — Я его раньше не видела. — Девушка говорила по-английски с забавным и милым легким акцентом.
— Ступай, Берттильда, — с деланной сердитостью в тоне приказал Вайстор и, когда девушка ушла, покачивая скульптурными бедрами, добавил со вздохом: — Дочери, дочери, эта вроде младшенькая, а может, и нет…
— Значит, все довольны? — возобновляя прерванный появлением любопытной Берттильды разговор, допытывался Климов. — Все счастливы?
— Когда это вы, люди, бывали счастливы? — ответил «профессор», прищурив глаза. — А насчет недовольных… Есть один, натуральный диссидент.
— Это кто же? — оживился Климов.
В глазах у Вотана заиграли лукавые искорки.
— Да родственничек наш с тобой.
— ?
— Мессир Габриэль де Шатуан.
«Вот это да! — мысленно ахнул Саша. — Как же это я о предке-то забыл, с его ведь писанины и началось все это безобразие…»
Вайстор расхохотался.
— Да уж, — сказал он, переведя дух. — От его писанины и не такое произойти может. Известное дело, дорвется человек до бумаги и уж такого понапишет!.. Все, знаешь, жалуется на меня. Мол, зажимаю критику, статьи не публикую, стихи и прозу не издаю. А кто, скажи-ка на милость, все это читать будет? У всех своих проблем хватает. Мне — если только на досуге полистать. Да стихи у него паршивые, лучше уж я саги о викингах послушаю, или романсы, что Генрих, пращур твой, сочиняет, или рок-н-ролл. У нас тут недостатка в информации не ощущается. А проза… Так Габриэль вечно путает все, да и врет он не так занятно, как Эйрик… Одним словом, таланту маловато, а я, видишь ли, виноват. Вот он и диссидентствует, заперся в башне и стучит там на машинке целыми днями. Развлекается, а за эти развлечения еще и славы, и почета, и денег жаждет. Нет, брат, — добавил Вотан, обращаясь будто уже даже и не к Саше, а к самому Габриэлю, — даже у меня такого не бывает. Так что, стучи себе по клавишам, сколько влезет… Никому от этого ни жарко ни холодно.
Вотан вдруг умолк и сделался серьезен. Климов тоже. Он почувствовал, что наступила минута прощания. Исчезли звуки музыки, скрылся, будто потонув в тумане, стадион, и перед Климовым вновь оказался длинноволосый и длиннобородый грозный седой старик, который протянул Саше неведомо откуда взявшийся серебряный кубок.
— Пей, — произнес старик на гортанном незнакомом языке. — Пей и помни, что смерть не страшна и не спешит к тому, кто не боится ее.
Саша поднес кубок к губам и с жадностью выпил вино. Кровь забурлила в его жилах. Он протянул руку, чтобы вернуть старику чашу, но рука словно наткнулась на препятствие. Серебряный сосуд со звоном упал на камни. Саша хотел было поднять его, но что-то опять помешало ему. И вдруг на месте кубка Саша увидел длинный прямой меч с рукоятью, украшенной серебряной головой волка. Затем все вокруг потонуло в сером тумане, а когда он рассеялся, остались только ненавистные стены узилища.
Климов почувствовал, как, клокоча расплавленным металлом, его наполняет ярость. Он дернул рукой, прикованной к трубе, и не ощутил боли. Труба загудела. Саша рванулся еще раз и еще, сильнее и сильнее…
Геннадий Мотыжников подыхал от скуки. Ну, скажите-ка на милость, чего стеречь человека, который сидит прикованный наручниками к водопроводной трубе да еще и запертый снаружи на толстенный засов. Окон в подвале нет, вылезти невозможно, зачем охранять? Смех, да и только. Так нет же! Поставили двух парней, у одного «макаров», у второго короткоствольный «калаш». Ну не цирк?